Посмотрел минисериал «Хрустальный».
Всего десять серий (а не 8-12-16, как обычно, отрезком «понедельник-четверг») - и они стоят того, стоят просмотра.
Хорошо сделан сериал.
Нет, не хочу перехваливать.
Я-то считаю, что всё-таки лучшие российские сериалы — Ильи Куликова. Даже десятилетней давности (о, ведь с тех пор так ушагали вперёд спецэффекты!) — порою с удовольствием пересматриваются (мною, хотя бы местами). «Игра», «Меч», «Шахта»(очень классная и очень недооцененная «стивенкинговщина»), некоторые серии «Глухаря», «Карпов».
Пусть местами несколько наивно — но я в душе сентиментальный романтик, как и многие чудовища. Люблю «эпос» - даже наивный.
К тому же, куликовские сериалы сопровождает музыка Шелыгина, и если Илья Куликов - «наш серийный Шекспир», как я его называю, то Алексей Шелыгин - «наш Эннио Морриконе», как его один мой друг называет (Морриконе — это вот вся музыка в спагетти-вестернах Сержио Леоне, с Клинтом Иствудом, и финальная тема в «Профессионале» с Бельмондо, и про орочью любовь в «Смерть среди айсбергов», и ещё миллион охуенных композиций).
Впрочем, сейчас речь — не о куликовских творениях, и даже не о музыке Эннио Морриконе, а о сериале «Хрустальный».
И я не знаю, буду ли когда пересматривать. Там, вроде, нет таких эпичных сцен, чтобы пересматривать и расчёсывать свою сентиментальность. Такой и задачи не ставилось — давать впечатляющие драматические эффекты.
Но сделан — очень добротно. Очень хорошо все играют. Всё довольно логично - и держит в напряжении. То есть, обычно, посматривая новые кинцы, я заодно играю в словесные игры на мобиле. Типа, там, выпадают тебе буквы VNEES – и собираешь из них слова: see-seen-eve-even-seven
Не бог весть какая умственно обременительная задача, но и просмотр большинства кинцов — тоже. Поэтому — можно совмещать, даже не будучи Гаем Юлием Цезарем (который, как известно, одновременно замирял галлов, писал про это книжку — да ещё немножко пиарился перед народом и сенатом Рима).
Но вот этот фильм — нет, смотришь по-честному и с интересом.
И, помимо того, что он хорошо сделан, он поднимает действительно смелые (особенно, для российского кино) и небезынтересные темы.
Вроде того, что — как тебе жить, если тебя в детстве, скажем, выебли в жопу?
Да, не думаю, что это спойлер, поскольку оно в первой же серии становится ясно про главного героя, следака СК, специализирующегося по серийным маньякам, что он сам в девять лет сделался жертвой маньяка, а спустя полгода — и жертвой местных пубертатных гопников, которые постановили, что раз он уже по жизни «дырявый», то от него не убудет, и можно пользоваться.
Ну, его детство — прошло в шахтёрской shithole с издевательским именем «Хрустальный», а это Донбасс. Российский, а не украинский — но контингент в таких посёлках примерно одинаковый: если кто не сидел — то лишь потому, что в тюрьму взять застремались.
Понятия — не просто блатняцкие, а извращённые псевдоблатняцкие.
Обычно-то урод, который в пятнадцать лет изнасиловал девятилетку — имеет мало шансов подняться в «правильных» пацанских кругах. Ему, конечно, подарят на зоне скрипочку — но станет он флейтистом.
И я бы сказал, что это нереально, когда несовершеннолетний насильник малолеток из девяностых в нулевые становится «цапкообразным» местным бугром, криминал-буржуем, на завязках с губером, но вот для того региона - это может быть реально. Никакого «расизма» - но там какая-то зашкаливающая, первобытная, «негритянская» сексуальная озабоченность и распущенность (чернозём, возможно, влияет).
И вот в таком-то месте — рос мальчонка с таким «анамнезом». Да ещё в неблагополучной семье, с блядующей буховатой мамашей, но в целом правильным, хотя порою недостаточно «героическим» старшим братом.
Потом вырвался, сделал карьеру в Москве, поймал много всяких негодяев, включая серийных маньяков, а тут его направляют расследовать убийства детей в родной город. Где все знают, что он «дырявый» - и в тех кругах принято лишь слегка прикрывать рот рукой, фыркая на эту тему.
А брат его — начальник местной ментовки. А тот шкет-насильник, чуточку постарше — местный «олигарх», как сказано было, на завязках с губером. И с ними — предстоит жить и работать.
Серьёзно, это довольно интересный вопрос: что делать, как быть, если тебя выебли в жопу?
Знаю ли я на него ответ?
Да я даже не знаю ответа на вопрос, каково это, когда тебя выебли в жопу.
Хотя, не скрою, один раз, возможно, было близко к тому.
В тринадцать лет — меня нехило отмудохали.
Можно сказать, сам виноват.
Напоролся на гопню томным вечером в тёмном проулке, и их было четверо, и нужно было сразу искать пути отступления.
Но я как раз тогда начал заниматься карате после пяти лет бокса, и делал успехи, и привык уж к тому, что гопники почти не умеют драться, а от моей двоечки сверстники ложатся отдохнуть почти гарантированно, поэтому этих четверых я легко уделаю.
И уделал бы — но тут из-за угла вывалило ещё с десяток. Против них — уже никаких шансов тогда не было.
Будь я на год старше — может быть, схватил бы какое-нибудь стекло с асфальта, приставил бы кому-нибудь к горлу, взял бы в заложники, но в тринадцать — нет, не сподобился, резкости не хватило, немножко подрастерялся от вида их количества. И продумать пути отхода — не сподобился. А потому — огрёб нехилых пиздюлей.
Так вот, будем смотреть правде в глаза: если б эти гопники захотели меня трахнуть — то нихрена бы я не смог этому помешать.
Нет, не открылось бы второе дыхание, не было бы никакого «и тут я как бы из последних сил». Не было бы никаких чудес.
И вот — как бы после этого жить?
Я думаю, так, как будто ничего особо вопиющего не случилось.
Ибо если случилось нечто вопиющее, что «хуже смерти», а я всё ещё жив — это, наверное, образует некий парадокс. Некий логический конфликт. Который можно устранить лишь одним способом — но, возможно, не захотелось бы.
А значит — ничего особо вопиющего не случилось.
Ибо такое — может случиться со всяким. Даже — с Марселасом Уоллесом ( тогда ещё не вышло, правда, «Криминальное чтиво»).
Но — ты лишился глаза и теперь хуже видишь?
Ты лишился уха и теперь хуже слышишь?
Может, ты лишился хотя бы пальца, и теперь сможешь хуже хватать глотки своих обидчиков?
Нет, тебе просто насовали инородных сущностей в твою приватную зону, но если там нет критических разрывов — то поболит да пройдёт.
Если смотреть здраво, то по болевому воздействию, наверное, изнасилование не слишком превосходит банальный пиздинг. Ну, если не брать какие-то крайние случаи.
Всё остальное — это «социальный конструкт».
Вот гендер — является «социальным конструктом» лишь в фантазиях шизофреников. Так-то — это объективная физическая и физиологическая реальность: то ли есть у тебя яйца, то ли есть у тебя клитор (и то, и другое — классно, если понимаешь, чего с этим делать).
Но особо тяжкие последствия износа — это именно «социальный конструкт».
Они тяжкие — потому что считаются(!) тяжкими. Хотя чисто физиологически — ну, дискомфорт, сравнимый с мордобоем.
Но износ приходится считать тяжким преступлением — поскольку его жертва обречена жить среди людей, которые считают тяжким вред, нанесённый ей. И то ли глумятся, то ли сочувствуют-жалеют, и неизвестно — что хуже. Ибо и то, и другое как бы свидетельствует, что ущерб был, и он тяжкий, а значит она, жертва — теперь «тяжело ущербная».
В этом есть некий «порочный замкнутый круг», не находите?
«Изнасилование гораздо хуже обычного избиения или даже истязания — потому что жертва изнасилования обречена восприниматься так, будто претерпела нечто гораздо худшее, чем избиение или истязание, а раз так — то надо и дальше подчёркивать тяжесть именно такого рода физического насилия, соответственно карая обидчиков».
И я не знаю, надо или не надо.
Но случись со мной такое — я был бы против чрезмерной «акцентуации» на данном событии, даже сочувственной. Лучше воспринять такое отношение, что — no big deal.
Ну, присунули — и присунули. Когда я их найду — они друг другу присунут под камеру (потому что я стрейт и не смогу, наверное, сделать с ними то же сам, поэтому им друг с другом придётся постараться… если хотят остаться при яйцах и пальцах). И можно считать, что это всё — лишь игра.
Впрочем, в моём случае, конечно, это довольно теоретические построения — что чувствуешь после изнасилования.
Хотя, конечно, я задумывался, что бы сделал, если б такое произошло с моим сыном.
Ну, что его обидчики будут умолять быстро и сравнительно безболезненно сжечь их на костре (после суток сидения на колу в освежёванном виде) — это само собой.
Вернее, так казалось при первой мысли, что — само собой.
А на второй мысли подумалось: но стоит ли так акцентировать его внимание на том ущербе, что он понёс, назначая столь суровое искупление?
Хрен с ними, с обидчиками — но стоит ли ребёнку внушать, будто бы с ним произошло нечто настолько страшное?
Ведь они-то, обидчики, сгинут — а ему-то жить.
Потом у Лёшки в Кошке (Корпоративной Школе) начались, в рамках курса этики, «уроки-оскорблялки».
Мы считаем, что детям полезно выпускать пар и одновременно воспитывать в себе некую благотворную толстокожесть к словесным оскорблениям. Ну, типа, если ты занял позицию у вражеского блокпоста, чтобы вырезать его в нужный момент, открывая путь для общей атаки — ты слушаешь, как солдатики на том блокпосту рассказывают друг другу, какие пидарасы ты и твои товарищи. Но — ты не вступаешь в дискуссию с ними, ты не сучишь ножкаки по песочку, ты не хрустишь веточками.
Подводка такая, типа, представь, что ты разведчик, но в целом — мы стремимся, чтобы наши дети друг друга не калечили (когда физическую подготовку получают очень хорошую). Чтобы умели владеть собой и не пускать в ход насилие всуе (а когда пускают — уметь дозировать его… как «развесные карамельки»).
И вот там много бывает приколов на этих уроках.
Мальчик двенадцати лет, поднатужившись, обзывает свою одноклассницу, азиатского происхождения, «пиздоглазкой».
Она вздыхает, «снисходительно»: «Ну, в твоём возрасте простительно не знать, что она, вообще-то, вертикальная, а не горизонтальная».
А на самое банальное: «Я твою маму ебал» - ответ тоже банальный: «Да? И за сколько она тебя сняла?»
Вот так дети учатся этакому «словесному айкидо».
И, помнится, Лёшке, тоже лет в двенадцать, одноклассник (новенький, недавно из Сибири, родительницу в центральный аппарат пригласили) сказал на таком уроке: «А я видел, как тебя на заднем дворе и в жопу пялили, и в рот давали».
Лёшка, немножко нахмурившись: «Извини за нескромный вопрос, но ты дрочишь, когда думаешь об этом?»
«Чего? Нет, ну я просто видел это. Будешь отпираться?»(лыбится).
Лёшка: «Я тоже много чего видел. А слышал — ещё больше. Но я стараюсь не поднимать такие темы, которые мне неприятны. На которые «не дрочу», если угодно. И поэтому я не верю, что будто бы в своём Абакане ты подвергался сексуальному насилию. Я вообще не верю сплетням и не ценю их».
Паренёк взвился, позабыв, что это урок, где подколки вовсе не должны быть обоснованны:
«Да кто такое говорит-то? Да что за сплетни такие? От кого?»
Лёшка(пожимает плечами): «Да возможно, и никто не говорит. Да тихо ты, тихо! Я ж говорю, что не верю. А сплетни… (морщится) Да если б и были такие сплетни — то вот я б и не верил, что будто бы ты сосал у старшаков за протекцию от одноклассников, чтобы не опустили тебя за крысятничество. Хуета какая-то, уж прости мой французский».
Да, Лёшка — он очень добродушный паренёк, но если его спровоцировать — может быть не то чтобы «жесток», но «изобретателен».
И он уже тогда был хороший психолог. Он понимал, что прямой наезд — людьми может прямо же парироватся.
А вот такая забота с вывертом да с «разоблачением будто бы обвинения» - гораздо эффективнее цепляет.
И тот несчастный паренёк из Абакана — потом ещё пару недель у всех выпытывал, кто про него распускает такие грязные слухи, пока не успокоили.
Но и успокоив — сказали: «А вот не давай знать, что ты так ведёшься на подобного рода инсинуации. Ибо чем ты подначиваешь других — того, значит, ты страшишься сам».
Но вообще, сотню раз сказав, что «всё фигня, кроме пчёл» (и пчёлы тоже фигня, но их много), и «что нас не убивает — делает сильней», и что не надо вестись на социально предписанную автовиктимизацию, если тебе вдруг присунули в жопу против твоей воли, - подумал вот о чём.
У виконта Алексей Артёмовича есть постоянная пассия, Вероника. Они познакомились, когда ему было пятнадцать (но он уже был топовым видеоблогером и довольно рослым, за 170, парнем), а ей двадцать.
С тех пор они не живут как ячейка общества, но — как две звезды спаренной системы.
Вращаются друг вокруг друга, сходятся-расходятся, ругаются-мирятся, и я не знаю, получится ли что-то капитальное из их отношений, но сейчас, кажется, они довольны возможностью «безответственно» ругаться, разбегаться, и сбегаться, и мириться.
В целом, очень мило наблюдать.
И когда я узнал о Веронике — конечно, пробил её. Ну, в наших кругах — это необходимое требование самосохранения — пробивать всех, кто выходит на контакт с членами твоей семьи.
И она — очень славная девочка.
Но вот я подумал: а если б выяснилось, что лет в пятнадцать она подверглась групповому изнасилованию?
Нет-нет, никакого «виктимблейминга»!
Никакого этого: «Сама пошла, да юбчонка коротковата, да сама вино пила».
Это менты отбрыкиваются от трудно доказуемых износов соображениями «провоцирующего поведения».
А я бы знал, допустим, что именно эти подонки во всём и виноваты, а девочка была просто наивна тогда, ни в чём не виновата.
Но вот групповое изнасилование — серьёзная травма для психики.
И в нашем мире принято считать, что после такого происшествия — уже не будешь прежним (прежней).
А раз так принято считать — то и не будешь, значит.
Ибо всякий новый добрый самаритянин — будет спешить засвидетельствовать, как он тебе сочувствует и соболезнует.
И пусть он это не скажет вслух — он будет «громко думать».
А это накладывает отпечаток на развитие психики.
Так вот одобрил бы я пассию для своего сына, когда бы знал, что она была жертвой группового изнасилования, а сейчас барахтается во всеобщем сочувствии по этому поводу?
Глупый вопрос.
Если б Лёшка в пятнадцать лет нуждался в моём одобрении насчёт того, с кем ему встречаться — я бы отрёкся от него как от сына :-)
А вообще, как я говорил в посте ранее, это большое облегчение, что наша Вселенная распадётся через дюжину миллиардов лет, а Солнце угаснет и раньше.
А если тебя выебли в жопу — боль пройдёт существенно раньше.
А в песне Фёдора Чистякова («Ноль») лирический герой переживает по поводу того, что его, школьником, «в подвал затащили меня и раздели девчонки».
У всех — бывают свои «демоны детства».
Но чем круче демоны, которых ты одолел — тем круче и ты, получается.
Ну и фильм, «Хрустальный» - в любом случае хорошо смотрится, однако ж особенно ценен — тем, что вот заставляет задуматься о таких вопросах, о таких делах.
О ранее замалчивавшихся вопросах, вроде того, что ты будешь делать, если тебя выебут в жопу по беспределу.
А если — твоего школьного товарища?
А если старший на пару лет признанный отморозок, гроза района, который раньше гулял с твоей девчонкой, скажет, что теперь и ты должен поделиться ею с ним?
А если через двадцать лет этот отморозок, изнасиловавший твоего младшего братика и твою девчонку, заделался местным олигархом, а ты — начальник ментовки, который по-любому кормится с рук этого олигарха, когда он рулит всей контрабандой, что позволяет и тебе не знать, какая у тебя зарплата.
Сложные вопросы, неоднозначные ответы.
Интересное кино.
P-s.: Да, касательно "орочьей" темы Эннио Морриконе.
Это в советском прокате фильм назывался "Смерть среди айсбергов" (проявили креативность, и на сей раз недурно), а в оригинале - просто Orca (или, иногда, Orca the Killer Whale).
И в буржуйском прокате этот фильм был не очень приметен, поскольку ему приходилось конкурировать с "Челюстями" Спилберга - он и рассматривался как "вызов" Челюстям, хотя там в принципе немножко другая фишка.
А в Союзе, где Челюсти купить бабок малешко не хватило (а потому объявлены они были, практически, прославлением акульего капитализма, близко к тому) - этот фильм про касатку стал хитом, особенно, среди детей.
Я его смотрел в первом классе.
Благо, там никто не целовался - ограничений по возрасту не было.
А что охотники поднимают на лебёдке подраненную самку касатки, а она досрочно рожает китёнка, и его смывают брандспойтом с палубы - это же, ей-богу, не такие впечатляющие для детей сцены, как если бы кто-то целовался.
И я помню, все одноклассники были под сильным впечатлением - даже самые отвязные двоечники и хулиганы.
И все были едины в своём сочувствии к этому "орку"-папаше: "Давай, жги, китяра, ебашь ублюдков, чтоб им мало не показалось!"
И тут не было какого-то специфического "антиамериканизма", пусть бы люди в фильме и были амерами. А просто детское желание, чтобы кит отомстил людям.
И над этим над всем - божественная музыка Морриконе.