Зашёл как-то в тёплой компании разговор о лучших стихах на русском за последние годы.
В смысле, есть ли такие — и где они.
А то в нашей юности, восьмидесятые-девяностые — что-то всё же было. То ли Мельхиоровый, то ли Латунный — да хоть бы и Оловянный Век Русской Поэзии, но что-то было.
А в последнее время — как-то вообще уныло.
Нет, ну что-то там пишет Саша Васильев Гарри Поттеру, что-то там Слепаков сочиняет — но это как бы конъюнктурная сатира. А вот такого, чтобы «здорово и вечно», чтобы с глубоким и тонким смыслом - где оно?
Я, правда, поднатужившись, привёл один пример.
«Советский марш» из Red Alert 3.
Там уж — смысл настолько глубокий, что сами создатели, единожды выложив, хрен сподобятся донырнуть. И настолько тонкий — что вообще хрен чем ухватишь.
«Наш Советский Союз покарает весь мир» - это один смысл.
А «Наш Советский Союз покоряет весь мир от Европы к Неве на Восток» - это другой смысл. И скорее всего — именно он закладывался. Но просто создатели расширили семантику глагола «покорять». Добавили многогранности, можно сказать.
Тут Лёшка Зимин заметил: «Но если уж пошла такая пьянка, если уж мы будем брать истинные(!) шедевры — то я за «Совы нежные».
Да, тоже — внушает.
Наваяла — какая-то французская студенточка в России, знавшая русский ровно в той мере, чтобы гарантировать многогранность текста и нетривиальность интерпретаций. Потом какие-то франкосербы прикрутили довольно прикольную музычку — и получилось очень миленько.
Да, пожалуй, главное современное требование к поэзии — чтобы она писалась не на родном языке.
Так — получается глубже, неоднозначнее, «игристей».
А то на родном-то языке, таком, который самому автору в полной мере ведом — пропадает изрядная толика таинственности.
А когда иностранец стихиры сочиняет на чужом языке — это примерно как ласкать в тёмной комнате чёрную женщину, пока не наткнёшься на пятнадцатисантиметровый клык и не поймёшь, что на самом деле это the hippo in the room (как сформулировал уже мой Лёшка).
Вообще же, если вдуматься, то и для Пушкина русский был пусть не чужим — но всё-таки не первым по значимости в бытовом и культурном общении.
Первым-то, во всяком случае в юности — всё-таки французский был.
Да и тот русский, что был в ходу у тогдашнего питерского дворянства (пусть и укрепившегося в патриотизме на фоне салонного противостояния бонопартизму) — это сплошное было шуршание французской кальки (многое из этой кальки сохраняется и поныне — просто воспринимается как родные русские обороты, хотя на самом деле — нет; они просто были «узаконены» ребятами вроде Пушкина).
И вот, возможно, именно не слишком(!) глубокое знакомство с языком — и давало Пушкину (и прочим) смелость и вольность в обращении с ним.