Закончил с сериалом «Два мужчинки с половинкой».
В смысле, досмотрел его до того момента, где ушёл Чарли Шин — а дальше уже как-то неинтересно.
А с Чарли — было интересно. Ибо он не только что играл хорошо, не только что играл «себя самого», в общем-то, но — он служил воплощением идеи свободы, если угодно.
Этакий творческий плейбой, который умеет сочинять «хваткие» рекламные песенки, за это получает офигенные бабки, - и сдачу со своих мерседесов прожигает гедонически с девчонками-однодневками («одноночками»), bimbos.
Ну и тогда, в девяностые, в начале нулевых — это было совершенно понятно, что вокруг успешного, богатого парня увиваются девчонки, а вокруг успешной тётки увиваются сладкие мальчики, и если там нет насилия, и если никто из них не малолетко — то это их частные отношения, в которые полиции лучше не соваться.
Однако ж, подумалось, что сейчас, спустя всего десять лет, в нашу эпоху непомерно разбухшего «митуизма», Чарли сильно рискует в любой момент лишиться всего и остаться у разбитого корыта с подачи первой же достаточно ушлой «бимбы», которая заявит, что он её унизил, обидел и травмировал на всю жизнь.
Даже если не будет никаких юридических оснований привлечь его за что-либо противозаконное - «митушки» запросто сломают ему жизнь, устроив травлю на ровном месте, безо всяких доказательств. В момент сделают его «токсичным», компании и студии будут бояться иметь с ним контакты, чтобы травля не перекинулась и на них — страшное дело.
И ведь бывали уже прецеденты, когда ломали карьеры и судьбы весьма успешным людям на более чем вздорных основаниях.
В этом есть что-то глубоко антицивилизационное, в таком состоянии вещей, когда богатый успешный парень может в одночасье заделаться парией и спустить всё на лойеров только потому, что у какой-то шалавы, перепихнувшейся с ним десять лет назад, с возрастом выросло целомудрие и она вдруг поняла, что это было «злоупотребление её наивностью».
Уровень цивилизованности общества, в немалой степени, определяется тем, насколько трудно отжать у человека его богатство, насколько трудно понизить его социальный статус.
Когда это сделать слишком легко — теряется стимул к тому, чтобы становиться богатым, предпринимать какие-то усилия к достижению успеха, и, что называется, and enterprises of great pitch and moment with this regard their currents turn awry and lose the name of action (да, я продолжаю доказывать, что в солилоквии Гамлета сыщутся цитаты на все случаи жизни).
Когда люди перестают ценить богатство, роскошь, когда они теряют возможность невозбранно предаваться гедонизму — социальная жизнь прокисает, образуется застой вирильных соков, теряется развитие.
Действительно, зачем зарабатывать деньги, зачем домик на взморье Малибу, зачем белый мерседес? Чтобы привлекать внимание хищниц, готовых тебя ославить и пустить по миру?
Положительно, с этим феминистическим террором — надо что-то делать.
На уровне закона — всё-таки как-то почётче прописать ответственность за заведомо ложный донос о тяжких преступлениях, и эту ответственность — приравнять к таковой за сами заявляемые преступления. И разъяснить так, чтобы даже самая пустоголовая прошмандовка понимала: облыжно обвинит кого-то в изнасиловании — присядет лет на пятнадцать.
Правда, я бы сделал это частным обвинением, увязал бы его с волей потерпевшего. Чтобы оставалась возможность договориться миром, чтобы эта клеветница могла отработать долг, скажем, посудомойкой. Заодно — и спрос на мигрантов подсократится.
Что же до тех внешне курьёзных случаев, когда гражданочка лишь через десять-двадцать лет вдруг соображает, что её, оказывается, изнасиловали на той пьяной студенческой вечеринке — я бы сделал так.
Было ли там изнасилование или нет — доказать по прошествии такого времени, скорее всего, не представляется возможным.
Но если она сама считает, что было — обязана была сообщить. Это её гражданский долг — способствовать нейтрализации опасного преступника, покуда он не обидел других барышень.
Однако ж, долг свой она не исполнила, когда молчала все эти годы. Поэтому, вне зависимости от того, что там было на самом деле, она должна ответить за укрывательство тяжкого преступления (пусть и воображаемого). Если такой статьи нет в «пенальных» кодексах штатов — ввести.
Это — сразу заткнёт рты плаксивым сплетницам, охочим расписывать свои мнимые моральные страдания, ломая людям жизни.
То есть, понятно, что настоящих-то насильников — надо наказывать. Это недопустимо, когда, скажем, парень вырубает девицу на бульваре шокером, закидывает в свой поршак, а потом держит в подвале на цепи.
Даже если он очень богат и знатен — такое поведение предосудительно. Ведь барышни на бульварах — это общечеловеческое достояние и их нельзя вот так волюнтаристски растаскивать по частным подвалам.
Но парадокс в том, что ещё немножко этой вакханалии «митуизма», ещё немножко борьбы за причудливые феминистические «права» и охрану тонких чувств похмельных шалав — и подобный модус операнди окажется наиболее выгодным.
То есть, знакомиться при помощи шокера — а потом держать своих избранниц в подвале на цепи. Так-то — они точно не напишут в #metoo, и твоим деловым партнёрам не придётся отрекаться от тебя, изображая суровое осуждение.
Но, боюсь, я бы не смог сочувствовать Чарли Харперу, если б он глушил девиц шокером, а потом насиловал в подвале. Это вообще была бы ни разу не комедия.
С другой же стороны, именно нашествие «митуизма» - позволяет понять причины популярности таких персон, как, скажем, Моргенштерн.
«Я снова ставлю суку на колени
Эй, меньше слов и больше дела
И не говори с набитым ртом, блядина, где твои манеры
Да мне похуй, что тебе там больно
Ты для меня вещица и не более
Что за проблемы у тебя, не понял,
Я обожаю мясо с кровью».
Лет десять назад можно было бы сказать, что лирический герой этой песенки — просто больной ублюдок.
Но сейчас, на волне «митуизма» - в этих проникновенных строках видно страдание персонажа от собственного нравственного несовершенства, от дефицита эмпатии, от неспособности постичь богатый внутренний мир своей пассии.