Во всяком обсуждении дела группы Дятлова — обязательно наступает момент, когда приходит кто-то и заявляет: «Ну сколько можно обсуждать это дело Дятлова? Всё равно полной правды никто никогда не узнает. Так какой смысл толочь воду в ступе?»
Я вот практически не читал комменты под моими последними заметками на эту тему (да простят те люди, кто сказал что-то умное) — но абсолютно уверен, что там есть и подобное ворчание: «Ну сколько можно мусолить того несчастного Дятлова?»
На самом деле, конечно, товарищи кокетничают. Нет, их не утомляют дискуссии вокруг «дятловщины». Просто — им приятно жаловаться, будто бы утомляют. Возможно, от этого они кажутся самим себе интеллектуальней, возвышенней, утончённей.
Что же до существа дела Дятлова — разумеется, никто никогда не узнает полной правды по нему. То есть, не будет никакого «убийца — дворецкий» (лавина, шаровая молния, кровавый кей-джи-би, коварный си-ай-эй... беглые медвейети).
Но именно в этом — и прелесть. В заведомой бесконечности этого детективчика.
Может, не очень уважительно к памяти покойных, так долго перемывать им косточки — но, они знали, на что шли, выдвигаясь в свой поход.
А правду сказать, можно только мечтать, чтобы твоя смерть сделалась загадкой ещё большей, чем жизнь. Что вот и полвека спустя — люди будут гадать, почему ты крякнул.
Как сказал поэт - «Так лучше, чем от водки и от простуд» (но нынешним ковидобесам — не понять, конечно, когда они и от дурацкого своего этого вируса ссутся-трясутся так, как будто вот прямо мир пополам треснет, если лишится их драгоценного присутствия).
Да, я немножко циничен, если кто не знал — и у меня довольно своеобразные воззрения на мораль. Я практически не умею лицемерить — хотя и работаю дипломатом, sort of. И если начну сейчас говорить про Ковид, про "борьбу" с ним, про весь этот дурдом на марше - боюсь, слишком много буду материться. Поэтому - о чём-то более нейтральном и отдалённом от настоящего момента. О том же "деле группы Дятлова".
И чем ценны дискуссии по «дятловщине» — это не только упражнение на логику и работу с фактами, но это подвигает и к этическим некоторым размышлениям.
Вот серьёзно, если всё было так, как описывает ныне официальная версия (и как показано в фильме, который мне весьма понравился) — то как бы вы поступили?
Вот если действительно отрывается и съезжает кусок снежной «доски», серьёзно травмирует троих из вашей группы в девять человек, так, что один (Тибо-Бриньоль) сразу в отключке с переломом основания черепа, двое (Золотарёв и Дубинина) — получили суровые множественные переломы рёбер с повреждениями лёгких, дышат через раз, еле-еле держатся на ногах.
Нет, на самом деле — мне не верится, что это было так, что повреждения были получены именно в палатке, поскольку при этом неизбежно было бы довольно ощутимое кровоизлияние изо рта и носа, а никаких подобных следов нам нет ни в палатке, ни на снегу окрест, хотя кровь-то уж умели хорошо выявлять и в пятидесятые, но — так гласит нынешняя официальная ныне версия, и сейчас не будем её оспаривать.
Так вот, у вас один почти полный труп, в отрубе и без шансов на восстановление, два полутрупа. И — шестеро продрогших, усталых (не выспались, даже не заснули толком) бедолаг, которым нужно определиться: налево пойдёшь — сам пропадёшь то ли сам погибай, то ли товарища выручай.
Хотя на самом деле — вот чем больше ты будешь уделять внимание спасению безнадёжных товарищей — тем меньше шансов, что спасётся хоть кто-то.
И умом ты это понимаешь. Что разумный поступок в сложившихся обстоятельствах будет — достать ствол и сказать тому же Тибо-Бриньолю: «Извини, Колян, у нас тут по-любому нет нейрохирурга, чтобы тебе мозги обратно в черепушку заправить в полевых условиях!»
И сказать остальным: «Я взял на себя ответственность. А вас — заставил спасаться под угрозой расстрела. Знаю, что вы были против — потом так и напишете. А сейчас — забираем нужные вещи, и — марш! И да придаст вам силы ненависть к моему произволу».
К слову, это действительно поразительно, до какой степени налегке они ушли от палатки.
Иногда доводилось читать в разных исследованиях, что «добравшись до леса, они надеялись нарубить дров топором».
Товарищи не втыкают, что по данным следствия — они ушли вовсе без топора, хоть какого-то. Все их топоры — были обнаружены в палатке, да и деревья ветки — срезаны вроде бы ножом (хотя полноценной трассологии не проводили).
А рядом с палаткой — нашли ледоруб (которым тоже можно обрубать ветки и сучья, даже молотком можно — и это удобнее порою, чем ножом, когда речь идёт о сухих ветках и сучьях).
Но вот по официальным данным — они ушли только лишь с парочкой ножей. Хотя топоры в палатке, пусть и подмятой снегом — это не иголки в стоге сена. Да и лежали они — во «входной» части, которая оставалась стоять вплоть до обнаружения поисковиками. Там же — и вёдра, в которых можно было бы топить снег на костре и греться изнутри. И вёдра — даже легче топора нащупать, в незаваленной-то части.
Что одёжку-обувку они пооставляли — ещё можно понять (хотя тоже тот ещё «айс», по снегу в носках разгуливать). А вот что не взяли топоры и вёдра — действительно требует какого-то очень экстраординарного объяснения.
И это действительно интересный вопрос: сознавая ограниченность времени раскопок на продувном ветру под угрозой повторного схода лавины (если так), — уделить больше внимания извлечению уже обречённых тел травмированных товарищей — или же добыче тех вещей (топоры, ведро, обувь), которые способны спасти тех, кто ещё может бороться за живучесть?
Я не могу сказать, что сам бы для себя решил этот вопрос однозначно и заранее.
«Да, ты был мне верным другом, но, согласись, с таким суровым гайморитом ты не дашь нам выспаться своим сопеньем, поэтому — буэнас ночес хусто аки, амиго!»
Пожалуй, немножко перебор с превознесением интересов выживаемости группы над сохранностью отдельно взятого её участника. Если расстреливать за малейших насморк — скоро и группы не останется.
С другой стороны, пытаться спасти заведомо безнадёжных, тратить на них ресурсы, силы и время — будет преступлением против тех, кого реально можно было бы спасти.
Да, в боевых (и приравненных) условиях — проводится «селекция». Тех раненых, которых спасти может лишь чудо — чуду и предоставляют.
Вообще же, чем больше углублялся в эту дятловскую историю — тем больше недоумевал, насколько они в целом хреново подготовились к своему весьма и весьма рисковому походу.
Ну, одёжку их я обсуждать не буду — принарядились тем, что достать-урвать сумели, да и то, как следует из показаний, еле-еле с боем (а то и «воровством», вынося на себе по три свитера с базы ихней туристической секты секции).
Конечно, довольно плачевно выглядят их облачения, вот эти все штормовки — будем считать, что тогда промышленность и не могла дать ничего лучше, когда не было современных материалов.
Но были — меховые одежды тех же манси. Никакой возможности выменять у них на «блага цивилизации»?
Хотя, конечно, трудность в том, что манси вряд ли шили свои одёжки на русский размер. Да, среди дятловцев самым рослым был Дорошенко, со всего-то 180 см, а прочие ниже, но манси — заведомо ещё мельче.
Но важнее одежды — можно считать вопрос транспорта.
Вот Александр Колеватов, как самый старший в группе (кроме примкнувшего Золотарёва) — узаботился сооружением саней из запасной пары лыж. Правда, потерпел фиаско, судя по их «боевому листку» Вечерний Отортен (который они дополняли по ходу продвижения, добавляя туда занятные события с забавными комментариями).
Но он — хоть пытался(!) сделать сани.
А все остальные, кто продумывал маршрут и давал добро на него — они как себе представляли, скажем, транспортировку «лишнего» товарища и его груза в случае травмы или болезни?
Вот по глубокому снегу, где и здоровые-то проходили полтора километра за час, и выбивались из сил — как тащить того, кто сам идти не может?
Случись беда, окажись кто-то обездвижен (ногу сломал или хотя бы серьёзно потянул) — как продвигаться в отсутствие саней/нарт, как его тащить через этот глубокий снег?
Только и останется, что подыскать укрытие да там осесть в ожидании помощи.
И тут, конечно, встаёт вопрос о средствах связи, чтобы вызвать ту помощь.
Некоторые нынешние знатоки уверяют, что тогда в принципе недоступны были гражданским рации, тем более «дальнобойные», на сто и более километров, но, судя по всему, некоторые-то тургруппы имели такие рации.
По хорошему счёту, эти походы студентов УПИ — были не совсем уж самодеятельностью. Нет, им патронировало кое-как государство, поскольку ему нужны были подготовленные технари для всякого рода экспедиций.
И родичи погибших дятловцев, особенно Вадим Слободин, довольно «статусный» товарищ, доктор наук — негодовали, что группу не обеспечили рацией, подразумевая, что возможность такая в принципе-то была.
Я, честно, не знаю, могла ли дятловцев спасти рация в конкретно их условиях. Ну, если они не забрали из палатки топоры, вёдра, валенки и куртки — скорее всего, и рация осталась бы там же.
А даже если б они, осев под тем кедром, коченеющими пальцами отстукивали бы три-точки, три-тире, три-точки — то кто бы их услышал? Где там вообще ближайшие посты, слушавшие СОС?
Я, честно, не знаю, как с этим обстояло в пятидесятые на Северном Урале.
Вот на море — всё чётко. Есть интернационально принятые выделенные частоты (пятьсот килогерц — точно, и ещё какие-то), есть урочное время в каждом часе, когда радист обязан слушать эти частоты на предмет сигналов тревоги и бедствия.
На суше, когда проводится какая-то операция с выдвижением некой группы куда-то в ебеня — у неё есть связь со своим штабом, есть договорённости, но это дело интимное.
А вот как была в принципе организована связь любительских тургрупп, кто мог бы их услышать, даже если б они подали сигнал бедствия — я не знаю. А прокуратура, чувствуется, когда узнала — сочла всё-таки нужным поставить на вид «отдельные недостатки» в организации всего этого «туристического небизнеса».
Но в общем и целом, конечно, когда уходишь на десятки километров от населённых пунктов, в леса, снега и горы — лучше иметь хоть какую-то связь, хоть какую-то надежду на связь, чем не иметь вовсе никакой.
Вон, экспедиция Нобиле, потерпев аварию — и из глубин Арктики сумела таки «дозвониться» до архангельского радиолюбителя. Хотя это было за тридцать лет до того, ещё в двадцатые.
Правда, если б Дятловцы сумели добыть рацию — пришлось бы, наверное, отказаться от мандолины. А это, кроме шуток, была очень важная вещь для них — ведь они не просто шли к этому богом забытому Отортену, угрюмо и целеустремлённо, они с песенками туда шли, и в этом был их кайф.
По хорошему счёту, всё упиралось в недостаточность транспорта.
Вот и экспедиция Скотта к Южному полюсу погибла, когда сначала отказали моторные снегоходы, а потом подвели и маньчжурские пони: уж слишком сильные морозы.
А «конкурирующая» экспедиция Амундсена — благополучно дошла до Южного полюса и обратно. Потому что использовала ездовых собачек, привычных к полярной стуже. Правда, им приходилось время от времени пристреливать часть собак, чтобы кормить остающихся. И вернулись они всего с 11 собаками из 99 изначальных.
Конечно, это тоже морально непросто, рассматривать своих четвероногих друзей как «самоходный провиант». «Спасибо, Шарик, что исправно тащил наши нарты, а теперь — покорми Бобика».
Но снежный туризм — в любом случае трудное дело. Он всегда ставит перед необходимостью делать трудные выборы.
Вот я подумал, что бы сделал, если б вдруг мой Лёшка с друзьями решили повторить дятловский поход буквально, с точно таким же снаряжением, как будто не было и не создано лучшего.
Что ж, я не могу ничего запрещать практически взрослому и чертовски упрямому семнадцатилетнему парню.
Но поломать ноги — пока ещё могу, наверное. Прострелить, в крайнем случае.
