Буколическая жизнь моя в последние дни размеренна и монотонна.
Смотрю политические новости — что российские, что украинские, что американские — спускаюсь в подвальный тир.
Но вот покемон стал жаловаться на боли в прикладе, набитом о моё плечо.
Приходится разнообразить релакс.
Присаживаюсь у коробки с Куськиным семейством, спрашиваю: «Куся, можно потискать твоего ребёнка?»
«Мяу!»
Ну да, она всегда была непротив.
Когда первый раз окотилась, девять лет назад — так и вовсе прибегала каждые минут двадцать и выдёргивала нас в Лёшкину спальню, где ей устроили «роддомик».
Один раз мы замешкались — так она притащила котёнка в гостиную, положила на диван, мол, давайте, проводите техосмотр, и пошла за другим.
Очень уж зависела от людей — особенно от Лёшки. Что ж, неудивительно, когда он её месяц со шприца вскармливал.
Правда, это она всего пару дней так с ума сходила, при первом материнском своём опыте. Потом — всё-таки научилась сама управляться со своей продукцией. Но всё равно — зрителям всегда рада и, если деликатно, то даёт погладить кисюков. Даже гордится нашим вниманием к ним.
Вообще же, сейчас чего-то много вспоминается забавного из собственного Куськиного (и Лёшкиного) детства.
Как ни удивительно, Лёшка в свои шесть лет уже весьма неплохо понимал, чего от него хочет Куська. И небезосновательно провозглашал себя «cat whisperer” (как бы - «заклинателем кошек»).
Скажем, вот Куське два месяца. И она забирается на свой любимый сосновый столб. Под два метра, наверху — срез, площадка диаметром двадцать сантиметров.
Как такой ещё крошечный котёнок может забраться на такой высокий столб?
Да запросто!
Конечно, котята слабее взрослых кошек, но — гораздо легче. Поэтому удельная тяговооружённость у них выше. И вот котёнок просто обхватывает этот столб с двух сторон, как охотник за сапожками на сельской ярмарке, цепляется — резко подтягивается, подпрыгивая — и перехватывается коготками. Этак «реактивно» взлетает — и в мгновение ока.
Но вот слезать — Куська пока не любит. Не то, что не умеет — но не любит.
Поэтому, насидевшись, начинает мяукать.
Лёшка переводит: «Она хочет вниз».
Ладно, тяну руку, чтобы подхватить.
Куська отстраняется, отбивается лапой, мявкает гневно.
Лёшка: «Она не хочет, чтобы ты её брал. Она хочет сама спуститься. Просто подай ей «трап».
Ладно, протягиваю руку, кладу ладонь на срез бревна.
Куська колеблется.
Лёшка: «Ей неудобно цепляться за голую кожу. Надень какой-нибудь свитер».
Надеваю, один рукав, подаю «трап», уже с «ковровой дорожкой». Да, так принцессе «сподручней», во всех смыслах.
Спускается мне на плечо, снова мявкает.
Лёшка: «Присядь, она после еды не хочет прыгать».
Приседаю. Куська тоже садится у меня на плече, начинает вылизываться.
Я: «Ну?»
Лёшка: «Что «ну»? А то не знаешь, как барышни в последний момент перед выходом запираются в ванной, чтобы навести марафет?»
Ему тогда было семь — но он уже был экспертом по части барышень, что двуногих, что четвероногих.
В другой раз — Куська снова мяучит на столбе, я снова натягиваю на руку свитер, подаю трап.
Лёшка: «Не, она не хочет спускаться!»
Я: «А чего она хочет тогда?»
Куська кладёт на мою руку свои лапы, на них — голову.
Лёшка: «Она вытянуться хотела, а там места мало. Теперь — порядок».
Я: «И чего, мне так и стоять?»
Лёшка: «Ну, она проголодается рано или поздно».
Я: «А тебе не кажется, что ты не кошек заклинатель, а меня заколебатель, вместе со своей прынцессой?»
Смеётся. Куська — тоже улыбается, скалится-зевает, потягиваясь.
Но они, когда маленькие, все такие милые, что котята, что киндеры — совершенно невозможно злиться. Впрочем, эти двое — и повзрослев сохранили шарм. Серьёзно, неплохо получилось.
Жаль, Нерри уж нет с нами — а то был бы полный комплект.
Нынешние наши собаки, немка и маламут, тоже очень классные (совершенно разные по характеру, но прикольные по-своему) — но всё же Нерри был уникум. Необычайно крупный гибрид хаски с таёжным волком — и необычайно же интеллектуальный, без кавычек.
В своё время мы боялись за Куську, что она, выросши вместе с Нерри и частенько засыпая прямо на его меху, совершенно не боялась собак, не удирала от них на дерево и потому могла стать лёгкой добычей какой-нибудь фелинофобствующей расистской шавки.
Но когда местные пёсики увидели её в компании с Нерри — быстро сообразили, что в случае наезда это им(!) придётся научиться удирать на дерево.
Один раз, в конце первого Куськиного лета, когда она была всё ещё котёнком, которого Лёшка впервые взял на рыбалку, незнакомые встречные пацаны лет двенадцати решили повредничать и сделали вид, будто собираются умыкнуть Куську. Шутили, естественно. Они были издалека, приехали на великах по грибы, они не знали про Нерри.
Лёшка пожал плечами: «Да как по мне — то и берите эту кикимору. Достала своими капризами. Но вот мой пёсик — к ней привязался».
И тут эти ребятишки услышали за спиной даже не ворчание — Нерри был очень сдержан. Лишь сопение. Но это было Неррино(!) сопение, намекавшее даже незнакомцам, что что-то пошло не так.
Я потом отсмотрел запись с Лёшкиной камеры. Очень редко это делал, держал её на нём просто для подстраховки (и предполагалось, что он не знает о ней, а я — не знаю о том, что знает) — и в целом соблюдал деликатность до приватности ребёнка. Но тут — он так живописал их лица, когда обернулись и увидели Нерри, что я не сдержался, всё же глянул. И — это было комично.
Да, Лёшка тотчас скомандовал: «Нерри, фу!» Но тот и не собирался никого жевать — просто сидел и смотрел. Очень уважительно, как рекомендуют психологи — имея глаза на одном уровне с этими пацанами. И для этого — ему нужно было просто сидеть, никуда не тянуться. Он реально был огромный.
Один из пацанов всё же нашёл силы поинтересоваться: «Кусается?»
Лёшка ответил честно: «Знаешь, пока никто не проверял».
И это правда.
Да, Нерри проходил боевую подготовку, обучен был брать злодея (мы всем своим пёсикам ставим бросок не на руку — а проход понизу с захватом подколенного сухожилия, прижимая так, чтобы моментально выронил хоть перо, хоть ствол и нихрена вообще поделать не мог).
Но он понимал, что это лишь учёба, игра, что это понарошку. Поэтому истинную силу его челюстей — никто и не узнал. И слава богу, в общем-то. Но, серьёзно, никто и не стремился узнать — ни другие собаки, ни люди.
Тем более он кусал невсерьёз — когда прихватил руку нашей Женьке, своей изначальной хозяйке.
Это печальная история, начавшаяся четыре года назад. Родилась Кирка — и Нерри в ней души не чаял. Он всегда любил детей, но тут забота о малютке переросла в несколько гиперболическую, нездоровую опеку.
Иногда — его просто зарубало. Он становился на охрану у манежа — и не подпускал никого. Даже Женьку. Рычал и загораживал подступы.
Когда дома был я — ещё мог как-то его отвлечь и просто утащить в другую комнату.
Но иначе — банальная замена памперсов превращалась в спецоперацию уровня Mission Impossible. Лёшка в свои тринадцать лет, хотя и был физически очень развитым пареньком, не мог сдвинуть с места нашего «Гарма». Тем более, оказалось, что это и небезопасно.
Женька попробовала как-то достать Киру «поверх» Нерри, игнорируя рык — и вот тогда он прихватил её руку.
Беззлобно, несильно — но явно обозначил намерение. Что защитит крошку любой ценой, даже если придётся повредить Женьке.
Впрочем, доктора, его исследовавшие, выдвигали теорию, что в такие моменты он просто и не соображал, кто перед ним. Предполагали, он так волнуется за малышку, что у него подскакивает давление — и от возрастных изменений в мозгу тот как бы затуманивается.
Потом — он приходил в норму, ему бывало стыдно, он просил у Женьки прощения.
Но после того случая я всё-таки настоял на том, чтобы устроить его в хороший приют к знакомым. Не так, как маленьким детям обычно рассказывают, что, мол, устроили старую собачку в «приют в деревню» - а на самом деле устроить, благо, возможность была.
И Женька, и Лёшка — были очень сильно против. Последний — вообще пригрозил уйти из дома, если я «предам» Нерри. Ну и его можно понять: слишком уж много у нас было связано с этим псом, слишком многим мы ему обязаны.
Но я всё-таки убедил: «Понимаешь, Лёх, когда в следующий раз его снова накроет и он вцепится маме в горло — у тебя выхода не останется, как достать свой вальтер и высадить в него все семь патронов. Ты этого хочешь?»
Мы предполагали (я увещевал) что в приюте Нерри понаблюдают хорошие доктора, он подлечит нервишки, поправит здоровье — и, может, появится возможность вернуть его домой, когда и Кирка подрастёт, когда уже перестанет быть младенцем.
Возможно, так бы и получилось. Мы его навещали регулярно — и он был вполне адекватен. Но как-то, играя с другими собаками, получил массированный инсульт — и не мучился. Видимо, там действительно были порядком изношены сосуды. Всё-таки шестнадцать лет — это много для собак, тем более таких крупных. Тем более — волкособов, у которых вообще всё очень индивидуально.
Но Нерри и был яркой индивидуальностью — и он прожил яркую, достойную жизнь.
И вот честно, даже грустные истории про наших зверей — мне как-то приятнее вспоминать, нежели про какого-нибудь Дегтярёва, про Путина или про американских Демократов. Ну, наши звери — это всё же достойные существа.