И вот люди задаются вопросом: то ли эти мастера культуры настолько наивны, что не понимают, кого славят и за что, то ли настолько продажны, что им просто пофиг.
Я бы сказал: это скоморошеская такая наивность и в то же время продажность, но особого рода. Как бы это обрисовать-то, их психотип?
Пожалуй, лучше всего это сделал Бунин в «Днях окаянных», коротеньким штришком.
«Был В. Катаев (молодой писатель). Цинизм нынешних молодых людей прямо невероятен. Говорил: "За сто тысяч убью кого угодно. Я хочу хорошо есть, хочу иметь хорошую шляпу, отличные ботинки..."
Имеется в виду Валентин Катаев, старший брат Петра Катаева (который «Петров» в дуэте с Ильфом), очень известный советский писатель, «Белеет парус одинокий», «Хуторок в степи», и прочие милые вещицы о сознательных детишках, помогавших делать Революцию.
Реально ли готов был Катаев в молодости убивать кого угодно за хорошую жратву, хорошую шляпу и обувь? Не знаю. Но – ему приятно было сказать об этом малознакомому «старорежимному» Бунину. Возможно – эпатаж, но ведь и в нём человеку трудно слишком уж лукавить против своей сущности, против своих истинных убеждений.
Они же сложились к тому времени весьма специфические у многих творческих молодых людей. Если кратко, сложились они так, что их попросту не было. Принципиально, наотрез не было. Их нигилизм был таков, что отрицал самое потребность в каких бы то ни было убеждениях, принципах, моральных ценностях. Эти ребята претерпели жесточайшую фрустрацию и пришли к выводу, что все эти рассуждения о долге, чести, нравственности – не более, чем разводки для лохов, и не годятся ни на что большее, чем развод лохов. Но если овладеть этим инструментом, научиться красиво балаболить о вещах, в которые сам ни на секунду не веришь, - обретёшь истинное величие: хорошую жрачку, хорошее шмотьё, хорошие штиблеты. И дураки те, кто говорит, будто бы величие меряется не столь приземлёнными вещами.
То есть, их проституирование – воспринималось ими не как необходимость, а как искусство, достойное высшего разума, свободного от всей этой нравственной мишуры буржуазных предрассудков.
Помню, у Зощенко был рассказик про одного знакомого поэта, который некогда писал всякую томную лирическую муть, а с начала двадцатых – более актуальные стишата. Запомнился куплет: «Всяк на месте, все за делом, всяк торгует сам собой: проститутка статным телом, я – талантом и душой».
Так вот этот человек, герой рассказа Зощенки, возможно, немного стеснялся своего ремесла. Рефлексировал по этому поводу, вплоть до чуть ли не самобичевания.
Ребята вроде Катаева или, скажем, Д’Актиля (автор стишка «я – буржуа» в 18-м и многих известных советских песенных текстов в последующем) – они не стеснялись. Более того, они гордились тем, что сумели отбросить стыд за своё проституирование. Гордились тем, как ловко и изящно они разводят, используют эту скотскую советскую власть (которую на самом деле ненавидели), заставляя её дарить им жрачку, одёжку, обувку. Ну а власть – делала вид, будто не понимает, какие к ней на самом деле чувства испытывают эти ребята. Да и какое ей дело до их чувств, когда свою работу они выполняли на отлично, и лохи тащились, принимая их творчество за чистую монету?
Положительно, среди певцов советского режима, этих «принципиально, по-смердяковски подлых приспособленцев», было много действительно талантливых ребят. Помянутый Катаев – писал очень качественную, увлекательную прозу. Помянутый Д'Актиль (а также Исаковский, который тоже далеко не прост) – писали замечательные песенные тексты.
В своё время я публиковал заметку под провокационным названием «Нужны ли нам старые советские песенки» - и можно посмотреть, какая там в ленте на Прозе феерия одноклеточной ваты, решившей, что я призываю чуть ли не запретить эти песенки (ну потому что читать, что написано, вата никогда не умела).
На самом деле – мне очень нравятся эти песенки, я их часто слушаю. Они бодрые, задорные сами по себе – но особенно радует стёб вторым планом. «Открывай же теперь нам доверчиво половинки широких ворот» в «Суоми-красавице» - это шедеврально. Вот слушаешь, и чувствуешь, что на самом деле думал Д'Актиль и о Финской войне, и о своей пропагандистской миссии. Как глумился над нею и своей аудиторией. То же самое – и в «Катюше», и в «Дан приказ ему на запад». На первый взгляд – будто бы неумелая, простецкая такая чушь и «рыба», на деле же – прекрасно эти ребята понимали, что пишут и зачем пишут. Стервецы – но тонкие и талантливые.
Вот Александр Сергеевич Пушкин гордился тем, что «чувства добрые своею лирой пробуждал». Но то было в первой трети девятнадцатого века. А потом были попытки пробудить в народе добрые чувства хождением в него. А потом была борьба за освобождение трудового народа и его счастье. И уже к двадцатому веку – полнейшее разочарование в каких бы то ни было добрых чувствах. Пробуждать их? А хрен! Даёшь романтику борьбы за место под солнцем, где каждый сам за себя (уверяя, будто бы за народ) и где каждый использует то оружие, каким лучше владеет.
Положительно, Валентину Катаеву не было нужды убивать кого-то физически за сто тысяч рублей. Зачем? Его оружие – слово. А хозяин его – по жизни ландскнехт.
Русский народ, по беспросветной глупости своей, привёл к власти маниакальных мерзавцев, вывернувших страну наизнанку ради народного счастья? Что ж, кто эмигрировал от этого кошмара, кто-то пытался с ним бороться, безуспешно, а кто-то решил быть умнее всех. Если эта новая власть во имя счастья народа грабит его, чтобы оплатить хрючило, шкары и прохоря лицедеям да стихоплётам, умеющим почёсывать народу за ушком, и он от этого млеет – значит, быть посему. Yedem das seine. А писателю Катаеву – ресторан, костюмчик Европа А, отличные ботинки.
И суть-то не в жрачке и не в шмотках на самом деле. Эти-то атрибуты материального мира он мог бы иметь с куда большей лёгкостью, когда б эмигрировал. Суть – в приятном сознании, что «он их сделал». Всех сделал, всех развёл. И народ, и партию, и чекистов (чекисты, правда, держались того же мнения о себе, что они всех развели, включая творческую элиту). Главное: народ имеют все, и это прикольная для них игра. Но да чего он ещё заслуживает, когда такой дурак?
Вот такой был специфический менталитет советской культурной элиты. Атмосфера тотального взаимного мозгоимения – но им нравился этот дух интриганства и развода. Они принципиально не принимали «фейрплей», они заведомо не воспринимали слово «подлость», поскольку намеренно выбрали её как императив своего бытия, и в этом бывали довольно честны (в своём кругу, конечно). Ибо – а перед кем выделываться, изображая порядочность и нравственность? Перед быдлом этим тупым, которое, типа, народ? Перед уголовщиной, составлявшей власть? Тут уж кто кого кинет – и кидать можно по-всякому, никаких ограничений. Или друг перед другом? Так все одного сорта, одним миром мазаны.
Ну и эта традиция, эта ментальность, разумеется, плавно перекочевала из советских времён в нынешние. Кто посовестливее (внезапно!) – склонны утешать себя тем, что, лукавя в угоду режиму, оберегают стабильность, не раскачивают лодку. Но те, кто лучше понимает свою сущность, воспринимает всё это как игру. Где нет никаких правил, и где надо удержаться у кормушки не для того даже, чтобы насытить утробу, а для того, чтобы объесть ту руку, с которой они кормятся. Вот чисто – в знак благодарности. Но как только им покажется стратегически выгодным – разумеется, тяпнут за эту руку и даже откусят. В три слоя сопли в мемуарах намажут про то, как их прессовали, как их заставляли. И в этом тоже не будет подлости (в их разумении). Ибо для них – всё это игра, где хороши любые средства, а единственным критерием успеха является собственно успех. И он для них всегда морально оправдан, поскольку всегда оправдано торжество умных над глупыми.
Если их сервильность - и холопство, то всё же оно тоньше тупой и банальной преданности господину. Оно истинно смердяковское такое. Нет, они не воспринимают политическую власть как своего господина. Они воспринимают её как дойную корову, которую, по мере отощания, можно будет сдать на живодёрню. На практике, правда, получалось обычно наоборот...