Когда человечество сплотилось для спасения озонового слоя от злодейских фреонов, я ещё учился в школе. И идея казалась здравой, убедительной.
Да, если озон защищает нас от чересчур энергичного ультрафиолета, который может выжечь всю жизнь на планете — значит, нам нужно спасать озон от этого хищного фреона, который набрасывается на молекулы озона и подменяет кислород хлором (сам не проверял, но мне так говорили).
Озона ведь и так очень мало, тонюсенький такой слойчик высоко в стратосфере, километрах в пятнадцати-тридцати (в зависимости от широт), а тут ещё больше истончается и рвётся. Вон, на полюсах уже дыры — а скоро они будут везде, если не перезаправить холодильники и аэрозольные баллончики.
Почему озона так мало? Ну потому, думалось мне, что это нетипичное состояние, трёхатомный кислород. Которое возникает, если раздолбать стандартную двухатомную молекулу кислорода каким-то очень мощным воздействием — тогда одиночные атомы кислорода набрасываются на соседние молекулы О2 и вместо стандартной семейной четы образуется этот озоновый любовный треугольник. Который эффективно блокирует жёсткий ультрафиолет.
А образуется озон, как я думал в школе, во время грозы. То есть, молнии разбирают кислород на атомы, чтобы из двойных молекул получились тройные. Озон и явно чувствуется как «запах свежести» после хорошей зарницы.
Поскольку же грозы на заказ не гремят — получается, у нас очень ограниченный источник пополнения озона. И надо его беречь.
Но в определённый момент меня вдруг озадачила следующая мысль.
Грозы — происходят преимущественно в тропосфере, там, где тучки. То есть в ближнем, приземном слое воздуха.
Озон, будучи О3, имеет молекулярную массу 48. В то время как стандартные спаренные молекулы азота и кислорода, из которых воздух состоит почти полностью — это 28 и 32 соответственно. То есть, озон — заметно тяжелее воздуха.
И вот возникает вопрос: а каким, блин, образом он, возникнув на высоте гроз, всплывает на десяток-другой километров выше?
Тогда не было Интернета, а я готовился к поступлению на филфак, поэтому мне было немножко не до того, чтобы вдаваться в вопросы круговорота озона в природе. И я позволил спасти холодильники от неправильного фреона, заменив его правильным хладоном. Может, и к лучшему.
Но впоследствии, когда появилась возможность удовлетворить своё любопытство без особых усилий — я поразился тому, как легко человечество купилось на эту абсолютно антинаучную херню про то, что будто бы фреоны (весьма тяжёлые, кстати), могут убивать стратосферный озон и истончать щит его имени.
Хотя, ради справедливости, к нашему времени появились новые, уточнённые научные данные о взаимодействии тех или иных электромагнитных излучений с теми или иными молекулами газов.
И там всё очень просто.
Вот солнышко шарашит своими лучиками по Земле нашей грешной, в довольно широком спектре электромагнитных излучений. Они имеют разные длины волн. И чем короче волна — тем выше частота, тем больше «энерговооружённость» излучения (это строго взаимосвязанные сущности, это как три стороны наполеоновской треуголки).
Когда на пути лучика с конкретной длиной волны обнаруживается молекула газа (вообще вещества) — его взаимодействие с нею зависит от размера и устройства той молекулы. То ли среда полностью прозрачна будет, то ли отразится, то ли поглотится. То ли при этом молекула, получив энергию от поглощённого фотона, засуетится, повышая температуру вокруг, то ли распадётся на запчасти.
Есть таблицы пропускных способностей тех или иных сред по отношению к тем или иным диапазонам излучений. Они уточняются, естественно, и эффекты уточняются, но некоторые базовые вещи были известны и в восьмидесятые.
И вот когда от Солнца приходит жёсткий коротковолновый (дальний, на границе с рентгеновским излучением) ультрафиолет — он утыкается не в озон, а в двухатомный стандартный кислород. Расшибает его, одинарные атомы пристают к кислородным же молекулам — и так создаётся стратосферный озон.
Который, в свою очередь, непроходим и для дальнего ультрафиолета, и для более длинноволнового, и защищает нас от него, сам при этом героически распадаясь. При этом стратосферный озон вообще никак не связан с тем, который вблизи поверхности создаётся молниями.
То есть, с учётом постоянного соотношения коротковолнового (100-280 нанометров) и ближнего (280-315 нанометров) ультрафиолета в солнечном излучении как таковом — это абсолютно автоматическая машина, формирование озонового слоя.
Меньше станет озона — больше придётся жёсткого ультрафиолета на банальный двухатомный кислород, который, распадаясь, сделает больше озона.
Там решающее значение имеет не озон как таковой, а стандартный О2. Который — второй газ в нашей атмосфере, после азота. Его-то — в любом случае предостаточно. А уж озона из него — всегда будет произведено ровно столько, сколько надо. Сообразно интенсивности солнечного потока в целом.
Понятно, что на полюсах плотность принимаемого солнечного потока, размазанная на время — минимальная. Там, на секундочку, полярные ночи бывают.
И ясное дело, что когда у тебя полгода вообще нихрена не приходит никакого ультрафиолета — не с чего в этот период формироваться озону в стратосфере над этим местом. А какой был сформирован в светлое время — тот либо просел ближе к земле, либо распался, устаканившись в О2, поскольку О3 вообще не очень стабильная форма кислорода.
Соответственно, ну просто нельзя каким-то агентом, испускаемым с поверхности, «выжечь» озоновый слой. Он тут же восстанавливаться будет, как только восстанавливается поток света от Солнца.
Тем не менее, вот эта страшилка про растущие озоновые дыры, несмотря на свою вопиющую антинаучность даже по тем далёким пещерным временам, - конец восьмидесятых, начало девяностых — сработала на массовое сознание.
И сейчас используется потеплистами как аргумент в пользу того, что вот, мол, отказались от неправильных фреонов — и дыры больше не расширяются. Типа, пример того, как, соединив усилия, успешно предотвратили планетарную катастрофу (крокодилов на Оби успешно отгоняли ударами вёсел — вот никого и не скушали крокодилы на Оби).
На самом деле, я не думаю, что шумиху с озоновыми дырами и «фреон — убийца озона» проплатила компания Дюпон, которая первой предложила «правильный» хладагент. Нет, просто подсуетились, имея действительно хороших химиков, которые быстро создали вещества с затребованными «безопасными» свойствами.
Это вообще частое заблуждение, когда придаётся гипертрофированное значение принципу Cui Prodest (что по-русски «хуй — и тот продаст»). Что если кто-то обогатился на чём-то — значит, он и вызвал явление, на котором обогатился.
Ей-богу, хотя тот же Джон Рокфеллер хорошо поднялся на поставках во время Войны Севера и Юга — не он её развязал, он и близко не имел такого влияния на тот момент.
Также и Дюпон, будучи всего лишь одной химической корпорацией, естественно, не мог заказать этот фреоновый шухер в одно рыло. Мог — только воспользоваться.
Тут причины другие были. Главная из которых — то, что немножко неправильно понимают соотношение потребностей в пресловутой пирамиде Маслоу.
Она строится на том, что будто бы человек стремится к максимальному позитиву, к максимальному удовлетворению высокоранговых потребностей после того, как удовлетворены низкоранговые. Что вот когда брюхо набито — можно и культурки хряпнуть. И так, чтоб притащиться от маленьких лебедей, бороздящих просторы Вселенной. Притащиться и возгордиться, напихав в себя положительных эмоций.
На самом деле это не так. Потребности человека, в действительности, сложнее, чем может показаться. И есть потребности в «отрицательных» эмоциях. Иначе бы, наверное, дети в лагерях не рассказывали друг другу, перед сном, страшные истории — и не было бы жанра «хоррор».
Ну и массовый есть запрос на страшилку глобального уровня. «Как именно мы умрём, какой будет наш Апокалипсис-Армагеддон?»
Вариант «Да хорошо всё будет, мы живём всё лучше, и будущее всё более оптимистично» - нет, не увлекает большинство людей. Им требуется «страшилка». Вот просто на пощекотать нервы, ибо иначе жизнь будет слишком пресной.
Её, страшилку, и производят те ребята, которые отвечают за политику и масс-медиа, как бы ни конкурировали между собой.
Ну вот как кузнецы конкурировали между собой за рынок подков, но все вместе были заинтересованы в сохранении рынка подков как такового.
Разумеется, в грядущем нас ждут изрядные метаморфозы в понимании рынка труда как такового, но по мере роботизации — всё более существенным станет человеческий фактор. Ибо потребительство становится всё более изысканным, когда не определяется физической выживаемостью.
Но это уже другая тема.