Я намедни рассказывал этот анекдот про визит «туговатого» ментовского оперка к моему другу Димке, и, чувствуется, многие люди не верят, что простой обыватель, переводчик-фрилансер, безо всяких там могучих ксив, может просто послать нахер оперуполномоченного угрозыска и вытолкать взашей, когда тот ведёт себя некультурно и явно противозаконно.
Но следует отметить, Димка — он довольно занятный парень. Он примечателен тем, что, хотя водит дружбу с нами, с той Корпорацией, к которой я имею честь принадлежать, но никогда не состоял в штате (хотя его приглашали). Он, типа, совершенно мирный обыватель, при этом птица вольная и больше всего ценит самодостаточность.
То есть, у нас-то, сотрудников, основная работа, если называть вещи своими именами — насилие. Да, в целях защиты от агрессии. Да, благородное, справедливое, легитимное (хотя не всегда строго легальное) насилие. Но тем не менее, это суть нашей работы и лайф-стайла. Насилие — и его обеспечение (чем занимается, скажем, наша Аналитика, снабжая нужной инфой Агентуру(оперативники, если по-ментовски) и штурмовые группы). Мы этим живём, мы под это заточены.
А Димка — он другой. Он действительно мирный человек. Но это вовсе не значит, что овца безответная, которая любому себя пнуть позволит.
В своей «Автобиографи» на Прозе.ру — я немножко рассказывал о нём, как мы познакомились, как он приютил меня у себя на хате, но здесь повторю и кое-какие упущенные нюансы восполню. Чтобы лучше было понимание, какие бывают и мирные люди в нашем поколении, середины семидесятых. Да, и конечно, любые совпадения со сколько-нибудь реальными людьми — чисто случайны.
Значит, я приехал (фактически — сбежал из дома) в Москву поступать в Универ летом девяносто третьего, сразу после выпускного. Мне пришлось это сделать, сбежать, оставив родакам записку, потому что неприлично поступать на филфак в Питере, где у тебя Батя завкафедрой, но и объяснять это — было бы слишком много головняка, а мне к экзаменам надо было готовиться.
Поступив — узаботился трудоустройством. Подвалил в одно издательство, которое имело филиал и в Питере, а там-то меня знали как переводчика, предложил услуги. Да тогда, собственно, любой чел, способный с листа перевести английский текст на более-менее внятный русский — автоматически принимался в переводчики. Тогда был книжный бум, границы ключ переломлен пополам, шлюзы прорвало, шёл вал забугорных фэнтази, сай-фая, детективщины, мелодрамщины и всякой околонаучной фигатени, от пособий по хиромантии до руководств для дамочек по «кегельсам».
Платили немного, в сравнении с теми валютными кушами, что отваливали Батины забугорные партнёры за тексты в рамках их культурных программ — но терпимо. Благо, работал я очень быстро.
Но мне это ставили на вид. «Вот ты, Тём, конечно, всё сдаёшь в срок — но допускаешь иногда огрехи, уж не обессудь. Потом корректору приходится опечатки выбирать».
Говорю: «А разве это не есть работа корректора?»
«Так-то оно так, но всё-таки вот и переводчики могут работать аккуратней. Вот взять Диму С. Твой ровесник — а у него всё всегда идеально вылизано. Вот слово какое не понравится, решит, что другое лучше подходит — так он замазочкой пройдётся и надпечатает. Нет, Артём, премия за срочность — тебе в любом случае полагается. Но всё-таки старайся следить и за аккуратностью».
Да, это 93-й год, персональных компов тогда обычно не водилось у бедных студентов-переводчиков, работали на пишмашинках (если кто помнит, что это такое). Ну, это такая фигня, что нельзя откинуться в кресле, охватить взором текст в целом, на пяток абзацев, подумать, потом выделить, удалить, переписать. Вот что впечатано литерами — не вырубишь топором, а только замазкой закрыть. Дать ей просохнуть, потом перебить, точно подставив страницу. Та ещё ебатория.
А тут как-то, в декабре, выхожу из кабинета главреда, сдав очередную шнягу и получив гонорар (естественно, всё чёрным налом), а в коридоре сидит в кресле довольно рослый парень (как потом выяснилось, на пару сантиметров выше меня), очень брюнетистый, немного смугловатый, этакого «испанского» типа. И мне показалось, что я прежде видал его в Универе (как оказалось — не показалось).
Он же спрашивает: «Это ты, что ли, Тёма Железнов?»
Немножко хмурюсь (я вообще по жизни хмуроватым юношей был, пока не побывал в Штатах, где научили улыбаться, чтобы «не быть слишком очевидным русским»): «Ну, я. А что, проблемы?»
Мотает головой: «Не, никаких проблем. Ты молодец. Пионер — всем ребятам пример. Двадцатилистовую книжку за месяц — как так и надо. И с меня того же требуют. «Научись работать так же быстро, как Тёма Железнов».
«Лист» - это сорок тысяч печатных знаков. И за месяц двадцать листов перевода — это реально много. Особенно, когда всё-таки есть ещё учёба, есть ещё личная жизнь (хотя как раз накануне меня бросила девчонка, с которой я сошёлся летом в Москве, меня по жизни барышни бросали, хны-хны). Но иногда — по два листа в сутки приходилось гнать, заливаясь галлонами кофе. На пишмашинке. Конечно, никакого времени на возврат каретки и перебивку очепяток.
«Прозреваю»: «А ты, часом, не Дима С.?»
«Да я не часом. Я восемнадцать лет уж Дима С. И я давно хотел с тобой поговорить, застрельщик-скорострельщик ударного капиталистического труда».
Фыркаю: «Может, подерёмся?»
Замечу, Димка довольно крепкий парень, для «цивилитика», всегда был, чем-то и занимался в юности. Самбо и потом какое-то левое ушу «мягкого-внутреннего» стиля, тайцзицюань, что вообще ни о чём. Но против меня — никаких шансов. Не больше, чем у среднестатистического мусорского оперка против Димки.
Димка: «Подраться - как вариант. Но другой вариант — может, пива выпьем, когда мы оба сегодня гонорары получили и можем немножко расслабиться?»
Мы затарились «туборгом» и отправились на «Галёрку». Это ныне Гостиный Двор, а тогда, в начале девяностых, это было что-то вроде «Зоны» в «Пикнике на обочине». Навевало даже мысли о «пятом измерении». Вот идёшь по Ильинке от метро Китай-город в направлении Кремля, и это самый Центр Москвы, там всё очень плотно застроено, а тут сворачиваешь налево — и попадаешь в совершенно дикое пространство, где есть изрядно обшарпанная колонада с двух сторон, а так-то — пустота. Это место начали готовить к ремонту ещё в советские времена — но вот затормозился процесс за безденежьем. Поэтому — полный сюр.
И наравне с «Бисами» (Булгаковский дом на Садовом, и крыши прилегающих домов) — это было одно из самых приятных «нефорских» мест, чтобы попить пивка и никто не мешал, и вид на кремлёвские башни, вместе с Иваном Великим, оттуда красивый был.
Для начала, мы с Димкой сошлись в том, что, конечно же, наше издательство не то чтобы использует стратегию divide et impera, но вот устраивает этакое «соцсоревнование» между переводчиками. Чтобы никто не чувствовал себя бесценным (хотя премии нам обоим выплачивали).
Да, и конечно мы виделись в Универе, поскольку я был на первом курсе филфака, а Димка — на втором юрфака. А это всё Второй Гумкорпус, только что юр обитает преимущественно на пятом и восьмом этажах, а мы всё больше на седьмом.
Потом — Димка разговорился о себе.
«Я, вообще-то, бизнес имел. С шестнадцати лет, со школы. Приколись: конфетки делал. По эксклюзивному рецепту. Берётся детское питание «Малютка» на толокняной муке, берётся пломбир за 48 копеек, это всё перемешивается, лепятся шарики, обкатываются в какао и сухарях — и на самом деле охуенно вкусно».
Продолжает: «Я стал закатывать эти конфетки в «гандончик» из полиэтилена, по шесть штук, проведёшь паяльником по краям — и запечатано. Договорился с барыгами на точке у нашего метро — замечательно расходилось. Потом припряг малолеток из своей школы лепить конфетки и запечатывать, за долю малую. Потом, когда восемнадцать стукнуло — оформил ТОО, завёл уже свою точку на том же рынке. Но вот поступил в тот Универ, будь он неладен, не могу всё время бизнесу уделять. Ну и, естественно, отстёгивал тому, кто рынок держит».
«А тут подваливают какие-то черти, говорят, чтобы я им весь этот бизнес продал за копейки. Я послал. Обратился к бугру, который рынок держал - они руками разводит. Говорит: "Если прямо здесь на тебя наедут - это мы впряжёмся. А так-то, когда от тебя бизнес переписать требуют - что ж мы, охрану к тебе приставим?»
«А потом — еду в Область на машине (это громко сказано, у Димки Москвич-2141 был, хотя по тем временам — и «машина»), вхожу на мост через Москва-реку, доезжаю до середины, и тут вышагивает с той стороны чел с автиком — и даёт очередь мне по лобовухе. Я уж не знаю, грохнуть хотели или только напугать. Но пригнулся, открыл свою дверцу, вывалился, откатился к перилам. И я вот высоты патологически боюсь, акрофобия, — а что делать? Прыгнул с моста. Лечу — и думаю: «Вот самое глупое будет, если глубина недостаточная».
«Но нет, всё нормально. Приводнился и вынырнул. И ещё ниже по течению чуть-чуть проплыл — там выбрался на берег, переждал какое-то время, только потом вышел на трассу, поймал тачку до Москвы, до дому. Благо, бабки-то были, только мокрые».
Что я мог подумать тогда? Да примерно то же самое, что думают многие читатели моих «сказок Дядюшки Тёмуса».
Я тогда подумал: «Ну кто бы, Диман, сомневался в твоей творческой фантазии? Но только, вроде, мы ещё столько не выпили, чтобы такие байки травить».
Он же продолжает: «И это был конец сентября, довольно холодный, я подхватил люто острый бронхиолит, как сказали эскулапы, неделю на антибиотиках жил, и в издательство позвонил, мол, тут у меня нарисовались проблемы, а тут трубку берёт другой чел и говорит: «Эта проблема никак не может быть связана с тем, что вашу машину обнаружили расстрелянной на таком-то мосту? Так мы посодействуем».
«В общем, - говорит Димка, - подъехал чел как бы от крыши издательства и сказал, что они готовы порешать вопрос вот с теми беспредельщиками, которые на меня наехали. От меня — требуются только сведения о недавних контактах. Я тогда посмеялся, но — ладно. Уточняю: «А вы верно ли поняли, что у них автоматы?» Этот чел: «Да, и это очень хорошо». А на следующий день — всю эту кодлу накрывает взвод спецназа, у них находят не только оружие, но и похищеные вещички с ряда «разгонов»... Это — разбой с проникновением в жилище, 146, часть вторая (напомню, разговор был в 93-м). И сдают ментам со всей доказухой».
Я тогда (про себя): «Да, приятно мечтать, будто у тебя есть крутые друзья. Типа, как Карлсон у Малыша».
Димка (вслух): «Так что, если вдруг у тебя возникнут какие-то проблемы с бандосами — ну вот обращайся к крыше этого издательства, а они много чего ещё крышуют, и они просто по стенке размажут».
Я (вслух): «Спасибо, буду иметь в виду». (Про себя): «Такой большой мальчик, а в сказки верит. В каких-то благородных могущественных бандитов».
Ну а потом Димка предложил мне переехать со съёмной комнаты в свою двушку, и мы славно там обитали. Когда кто-то приводил барышню — другой, конечно, ретировался. Согласовывали.
Потом меня чисто случайно завербовали в ту Корпорацию, где я работаю и сейчас. А тогда — конечно, «за монетку, за конфеточку — сняли нашу малолеточку». Ибо, если не захмурить мозги — ну кого б вообще в России могла хоть когда-то увлечь зарплата в восемь косарей баксов в месяц за в целом приличные действия?
По хорошему счёту, именно Димка сдал меня Корпорации (естественно, и крыша нашего издательства была от них... от нас). Сам он был с ними постольку-поскольку, но меня — сдал. Типа, вот есть такой спортивный парнишка, и вроде бы не безмозглый, и может вас заинтересовать. Это-то я понял довольно быстро.
Как и истинный масштаб деятельности. Что хотя штаб находится в России (тогда эти интернациональные ребята считали именно Россию, переходящую от Совка к нормальной жизни, очень перспективной площадкой, но нуждающейся в повышенном внимании из-за зашкаливающего бандитизма аборигенов, бывших пионеров) — операции-то по всему миру проводятся. Включая такие, что там правительства меняются, если в какой-то Швамбрании кто-то не понял, что надо уважать права инвесторов.
Димка же — ну, он продал свой конфетный бизнес уже на приличных условиях. Хотя, как жаловался: «Я мог бы продолжать и продолжать, но вот в этой стране не было ничего кроме толкняного питания «Малютка», а сейчас есть всё, кроме детского питания «Малютка» на толокне. А другие наполнители — уже не то. Это всякое Нестле — не то. Может, оно и лучше для бейбиков — но не годится для конфет».
А так-то у него котелок хорошо варит по юридической части. Он мог видеть в законах самое главное: то, чего в них нет. То бишь, дыры. И он разработал несколько занятных схем. И как товары через границу переваливать, не платя грабительских пошлин и не подставляя никаких наших друзей на таможне, и как работягам на приватизированных заводах платить нормально без подоходника, и так, чтобы прибыль не светить, будто бы святым духом предприятие питается.
Это аморально, это уменьшает насыщаемость бюджета? Ну, значит, меньше будет у того бюджета бомб и ракет, чтобы долбать роддома и рыночные площади. В России живём, как-никак. А ей идёт очень тощий и поджарый госбюджет, и не дай бог раскармливать.
И Димку, конечно, благодарили за его схемы, и деньгами, и машинами, а он всегда был таким распиздяем, который всех вокруг, начиная от своей родни, готов был поддержать, а сам — ну, обзавёлся кое-какой недвижимостью в разных странах, но в своей московской хате жил так, что лишний раз пивные банки вынести лень (это когда я съехал от него).
Про ту же историю, с автоматной очередью в лобовуху и героическим прыжком в речку — я и спустя годы думал, что, вот, парень почувствовал некоторую причастность к «суперменам», да по пьяни и про себя такого наплёл. В разговорах с Димкой — никогда не поднимал эту тему.
Но, признаюсь, для меня некоторым шоком стало, когда ближе к концу девяностых Элфред, мой куратор, наставник и вообще начальник нашей Агентуры, этак небрежно бросил: «Нынче высвободился один из тех отморов, что расстреляли на мосту машину Димы С., который и твой друг. Нужно проследить за ним, осознать направленность умысла и действий».
Я прифигел тогда. Переспросил: «А это чего, не гон Димкин был, про расстрел машины автоматными очередями, про то, как он откатился и сиганул с моста?»
Элфред, со всем своимм британским аристократизмом, мгновенно «выправляется» на серьёзность. Говорит:
«Ну, вообще-то — нет. Центровых там закрыли надолго, но один младшенький бандосик из той компании нынче выходит, и вот как бы не начал мстить, пусть и в «торпедном» режиме».
Я проследил за тем бандосиком. И когда он вышел к магазину купить ещё бухла — я вежливо подошёл, представился как «уголовный розыск», предложил отойти за угол и поговорить. А он — выхватывает тэтэху.
Я думаю: «Уй, ты мой хороший! Как же ты облегчил мне задачу!»
Вырубаю, застёгиваю браслеты.
Да, пользуясь случаем, должен сказать. Вот один из ментовких идиотизмов — пытаться закрутить руку за спину. Мало-мальски серьёзный чел противодействует этому очень просто. Он не пытается высвободить руку, а проворачивается на того же бока ноге так, чтобы показать тебе спину, а потом — локтем другой руки в торец. Это - почти гарантированный нокаут для тебя. От которого ты и защититься толком не сможешь, когда обе свои руки употребил на заламывание его руки.
А вообще, любого серьёзного злодея — рекомендуется сначала вырубать надёжно, потом только спаковывать. Ствол у него, перо — не важно. Черепушка от этого прочнее не становится. И челюстные нервные узлы не становятся менее восприимчивыми. Поэтому — никаких дурацких плясок вокруг оружейной или ножевой руки, как ментов на занятиях по самбо учат. В жизни — это не работает, это самоубийство, пытаться отобрать нож или волын. Вот джеб в торец и хук в челюсть — это работает. Когда поставлено, конечно. Ну или сразу маваши в шею — это гарантированный нокаут. Но, если, конечно, делая маваши, тебе не приходится подпрыгивать на опорной ноге, ловя баланс.
Ну, значит, вырубил, звоню нашему дежурному, спрашиваю, есть ли свои люди на этой земле. Конечно, есть. Подваливает опер из местного ОВД.
Говорю этому злодею, когда он очухался: «Значит, слушай внимательно. У меня — всё зафиксировано на камеру. Они нынче маленькие, и я включил свою, как подошёл к тебе. Это — посягательство на жизнь сотрудника. Если так(!) тебя судить будут — ты, с учётом прежней биографии, вообще никогда не выйдешь».
Возмущается: «Да откуда я знал, что ты сотрудник? Ты хоть ксиву показывал?»
Говорю: «Не важно. Я обозначился, поговорить предложил, а ты не ксиву предъявить попросил, а сразу за волын схватился, как разведёнка за хуй. Но есть другой вариант: получаешь просто «три гуся» (222 статья, незаконное ношение оружия, что лично я всей душой хотел бы сделать законным по короткостволу, но с некоторыми ограничениями для ранее судимых за разбой и бандитизм). Тогда — вот просто товарищ оперуполномоченный, проявив бдительность, заметил этот волын у недавно освобождённого. А меня — просто не было. Ибо вякнешь чего-то про меня — пойдёшь уже так, что никогда не выйдешь. Или вовсе до суда не доживёшь. Да, сейчас камера выключена».
Товарищ всё понял. Даже указал, где у него на хате заныканы ещё три обоймы к той «тэтэхе». Записали — в деятельное сотрудничество. Ну и, наверное, едва откинувшись, он ту тэтэху — не для добрых дел купил? Поэтому обратно на зону отправился — оно и к лучшему. Да он и сам не очень против был, говорил, что на воле его скорее грохнут.
Но самое тогда главное для меня было, что, оказывается, Димка не соврал. Вот когда в семнадцать лет слушаешь от восемнадцатилетнего парня, мол, хотели у меня отжать бизнес, даже обстреляли мою машину на мосту — думаешь: «Да-да, конечно. Всё так и было. Верю всякому зверю, даже ежу».
А когда допрашиваешь одного из этой банды, до приезда ментовского опера, и он говорит: «Да не хотел я такого наезда, я вообще ничего не решал, да и они только попугать хотели, чтобы выше головы водителя пули легли» - отношение немножко другое.
Вообще же, у Димки, хотя он «цивилитик», бывали тёрки и с бандосами, и с ментами.
Что до последних — запомнилась одна такая в начале нулевых. Димка на своём Крузаке немножко неаккуратно выехал со стоянки у супермаркета, чуть-чуть царапнул бампером стоявшую впритык Нексию, ну и, опечалившись, воткнул ей под щётку записку с извинением и со своей мобилой, если нужно будет порамсить-заплатить.
Ему звонят, приглашают подъехать на главную площадь, можно сказать, тамошнего городка (это Область), а там — винтят и доставляют в РОВД.
Выяснилось, эта помойка, «дэушка», принадлежала одному из оперов, и он захотел стрясти как можно больше, и товарищей подпряг.
И вот Димке впаривают, что ты, мол, оставил место ДТП, а это уже серьёзная уголовка, статья 265 (тогда она не была отменена и переведена в административку).
Димка: «Вы чего, издеваетесь? Это уголовка — если только последствия были по 264, ДТП и тяжкий вред здоровью кого-то как минимум. Тут — царапина на машинке, которую я готов оплатить».
Но менты в допросной распаляются, впаривают, что это уголовное дело минимум на пять косарей откупа, начинают агрессивничать, и Димка говорит, совершенно спокойно:
«Господа офицеры! Если вы намерены меня бить — то вам уже сейчас следует определиться, как далеко вы готовы зайти. Рекомендуется — насмерть и прикопать потом в лесу. Ибо иначе — я сам вас засажу по превышению, 286 статья, минимум. Будьте уверены, и прокуратуру, и УСБ — я подключу, если хоть один бланш мне поставите и я выйду отсюда живым».
Вообще говоря, большинство ментовских эксцессов — происходят просто от того, что они лохи в деле применения насилия. И вот бьют-мучают, а потом внезапно: ой, у нас труп. И — скандал. Они входят в раж — и не могут тормознуться, будучи лохами. Если сразу им обозначить такую перспективу — могут тормознуться и сразу.
Так и с Димкой: «Да вы параноик, гражданин! Вовсе никто не собирается вас бить. Мы соблюдаем все ваши права. Хотите — и защитника предоставим».
Димка: «Нет, не хочу».
Они: «А чего так?»
Димка: «Во-первых, поскольку никакого уголовного дела покамест не «возбуждено». Я, во всяком случае, не вижу в этой комнате ни одного синепёрого, следака. А во-вторых, потому, что, согласно статей 46 и 75 Уголовно-Процессуального кодекса, слова, сказанные в отсутствие защитника, ещё можно отрицать в суде, а иначе — нельзя. Поэтому я бы предпочёл обойтись либо вовсе без защитника, либо вызвать своего адвоката, а не вашего».
Смотрят с некоторым уважением, дают возможность совершить телефонный звонок. Меня тогда в регионе не было, я вообще в Штатах был, но направили Лёшку Зимина.
А Лёшка — он такой по жизни шкет. Он, вообще-то, 175, что вроде бы нормальный человеческий рост, но он смотрится, как шкет, совершенно несерьёзный.Как школота. Даже сейчас. Хотя давно прошли те времена, когда я его гонял, как своего стажёра, только-только из спецназа ГРУ, вышибая из него всю эту дурацкую военщину (хотя конкретно в спецназе ГРУ — кое-что и недурацкое ему привили).
Да, и Лёшка — можно сказать, «миллениал». Доброжелательный и дураковатый. Когда хочет таким представляться.
Но в ожидании адвоката — менты (трое их в допросной), впаривают Димке: «Чел, ну ты пойми. Нашу тачилку — лечить надо. И если уж ты поцарапал — ответить придётся немножко больше. Да хочешь какого-то вреда здоровью? Пожалуйста, бомжиха покажет, что ты ей по ноге проехал. А двое ещё ханориков-свидетелей — подтвердят (тогда ещё не было камер всюду и везде)».
Димка: «И вы что же, проедете колесом по ноге бомжихе?»
Менты: «Да если ящик водяры поставить — она умолять об том будет!»
Появляется Лёха. Менты смотрят на этого «шкета» скептически: «Ты, что ли, адвокат?»
Лёха: «Ага. Типа, Перри Мейсон. Ну как ты, Димастый?»
Замечу, я всегда более-менее нейтрально относился к ментам, считая их неизбежным фактором реальности, вроде ненастья или триппера, а Лёха тогда их ненавидел. С некоторыми, которые «наши», дружил, но в целом — ненавидел.
Димка достаёт мини-диктофон (кстати, копейки стоит) из-под пряжки ремня, протягивает Лёшке: «Они тут много чего интересного наговорили. Может, что и аудиабельно, я старался подальше от стола сидеть».
Один мент пытается перехватить, тут же получает от Лёшки тумак и Глок в голову: «Сидеть, блядь!»
Лёха обводит взглядом всю публику, говорит, отводя Глок в «центральное» положение: «Это всех здесь присутствующих блядей краснопёрых касается. Кто рыпнется — завалю, даже не думая».
Димка: «Лёх! Мы, кажется, уже порешали, что я просто заплачу за эту царапину — всех-то дел».
Лёха: «Нет, мы так не порешали. Так было бы — если б тебя эти упыри не дёргали, не тратили твоё время. И если б моё время — тоже не тратили».
Мент, владелец Нексии: «Да нет, ну на самом деле — там давно эта дверь была покоцана. По-любому целиком кузовную деталь делать».
Лёха: «Да, только у Димки покоцано не было. Покуда не наткнулся на опездола, который парковаться нихуя не умеет».
Димка: «У меня бампер, я об облепиху на просеках его больше царапаю, чем об эту дэушку. Да всё ровно, Лёх».
Лёха явно недоволен, что не удаётся как-то ужать ментов, с Димкиным-то благодушием, а тут старший из них, майор, говорит:
«Извините, молодой человек, вы вот так ретиво пистолетом размахиваете — а вы не могли бы представиться?»
Лёха взвивается: «Представиться? Ксиву тебе показать? Ну, ФСБ РФ. Но только если я официально представлюсь — дальше всё тоже официально будет. Я вас всех троих в браслеты, в Лефортово — и крутить по полной. Оно тебе надо, мусор?»
Димка: «Лёх, на самом деле, они не сотворили ничего такого, чтобы их оскорблять».
Майор (начальник СКМ и неплохой мужик, как мы потом выяснили): «Да всё нормально. «Мусор» - это ж производное от «Московский уголовный сыск». А мы хоть и Подмосковье, но тоже сыскари».
На том и расстались. И как рассказывал Димка, в том районе Подмосковья его Крузак потом не стопили гайцы, даже когда он шёл с изрядным превышением. Хотя, казалось бы, РОВД и гайцы — лишь косвенно соприкасаются.
Но Лёха тогда выговаривал Димке: «Чего ты встрял-то в наш базар? Да я б их развёл на пару-тройку штук баксов, и поделили бы».
Но Димка — очень честный парень. В смысле, щепетильный. При этом — чертовски гордый. И он так себя с ментами ведёт — не потому, что у него крутые друзья есть. А потому, что лебезить и прогибаться — западло.
И таких людей в моём поколении — на самом деле немало.
Сейчас нам от сорокета до полтинника. В принципе, самый такой возраст, в котором жизненная энергия сочетается с жизненным опытом.
А в «ужасные девяностые» - мы были молоды, но не всё же не молокососы.
И когда мы слышим, как кто-то с придыханием и ужасом произносит: «Пусть будет эта стабильность, только бы не кошмарные девяностые» - у нас бывает глухое недоумение. «А чего с девяностыми-то не так было? Да весело было. Не то, что при этой блядской «стабильности». Но если ты лично решил повторить финансовый успех Лёни Голубкова, на что отдал все свои бабки, якобы ранее украденные младореформаторами, или если ты сидел на жопе ровно в своём моногородке при загнувшейся говнофабрике — да кто ж тебе, дебилу чмошному, в том виноват?»
По-любому, как говорится, проблемы овец — волков не парят. Они даже «енотов», вроде Димки, не парят. И понятное дело, мы из последних сил терпим вот это чмо, которое сейчас во власти. Только потому, что это ядерная держава — и слишком опасно развязывать здесь гражданскую войну.
А все эти чмошные базары, про крысу, которая, будучи загнана в угол, может сама озвереть и прыгнуть — нам вовсе смешны. Ну, прыгнет. Куснёт и вцепится, допустим. Так тем проще сломать ей шею двумя пальчиками. И это — реальность, а не фобии испуганного десятилетнего мальчугана с поломанной психикой.
P-s.: А, соврал немножко, за давностью лет. Димку на мосту обстреляли не в сентябре, а в апреле 93-го. Но всё остальное, вроде, в точности изложил.
P-s-2: Да, и я совершенно искрене считал, пять лет, что Димкина история про обстрел его тачки на мосту - это гон. Ну, даже когда понял, что он с довольно крутыми ребятами дружен, - сам-то он не крутой. И это естественно для восемнадцатилетнего пацана придумывать себе "крутые" истории, где по твоей тачке полоснули с калаша, а ты, такой, выкатился из дверцы да прыгнул в речку.
Когда я узнал, что это правда - я не могу найти слова в русском языке для обозначения своих чувств.
Я никогда не раскаиваюсь. Мне никогда не бывает стыдно/совестно.
Пожалуй, тут больше всего подходит японский язык. Где извинение звучит - как "сицурей симашита". "Неудобство осознал".