Ну и когда это происходит, гиперинфляция национальной валюты — нужно просто иметь это в виду. Что национальная валюта не просто обесценивается, а в любой момент может рухнуть радикально и непредсказуемо. Поэтому лучше вообще не использовать её в сделках, но если использовать — то с оговоркой о привязке к курсу на день выплаты. И деловые люди, включая и меня, шестнадцатилетнего переводчика, так и поступали.
Но, говорят, так не могли поступать какие-нибудь офицеры Северного Флота, настаивать на оговорке, типа, что моя зарплата составляет, там, двести баксов (по тем временам — очень неплохо), в рублях по курсу на день выплаты. И уволиться не могли. Вынуждены были терпеть финансовое унижение, доедая без соли последнего краба с бескозырки.
Я не знаю, почему они не могли настоять на такой оговорке. У них, вообще-то, пистолеты были, в отличие от меня тогдашнего. И всякие там большие и малые противолодочные кораблики, фрегаты и корветы. Я бы на их месте сказал начальству, что или вы даёте мне спокойно уволиться и найти другую работу, или вам лучше, чтоб я был финансово довольный и приятно румяный, в добром расположении духа. Потому что иначе я могу перенервничать, поехать крышей, поднять на своём БПК Весёлый Роджер и заняться пиратством в норвежских водах. А могу — просто зайти в Трондхейм и продать свой фрегат норвегам, в счёт уплаты ваших долгов передо мной. Дело Саблина помните, не? А его-то ведь на бабки не кидали. А вы меня — кидаете.
В общем, в моём разумении, офицер — это такой парень, который, с одной стороны, «силовой», а с другой - «организаторский». То есть, он, общаясь с людьми, будь то подчинённые или начальство, должен уметь доходчиво донести до них свою позицию, вот так, чтобы с ним считались.
Но наблюдая московитскую военщину на всём историческом протяжении — у меня постоянно возникает ощущение, что этих ребят обманывают, когда говорят им, что они офицеры. Только потому, что у них есть звёздочки и корочки. Не, этого недостаточно, чтобы быть военным руководителем. Надо ещё хоть какое-то умение поставить себя так, чтобы ни у кого не возникало искушение смотреть на тебя, как на говно. Ни у начальства, ни у подчинённых.
А про этих гавриков вечно слушаешь, что то их начальство гнобит, годами зарплату не выплачивая, и без того копеечную, а уволиться не даёт, то их, офицеров Российской Армии, обижает призывники с Северного Кавказа, порой даже бьют. Я думаю, это взаимосвязанные явления.
Ну сам-то я, хотя с некоторых пор имею «чекистскую» ксиву как документ прикрытия, но — в действительности частник. И я всегда очень уважал своё начальство в той Корпорации, к которой имею честь принадлежать, поскольку это выдающиеся люди, а потому, если б мне сказали, что у нас какие-то временные трудности и задерживается зарплата — я бы вошёл в положение.
Но если б мне сказали, что я должен месяц за месяцем щипать травку, но не могу уволиться и найти другую работу, я бы закономерно изумился: «Ребят, а вы ничего не попутали? Я что, ёбаная одалиска в вашем гареме, чтобы меня силком тут держать и нихера не платить, когда вы нищие? Я похож на одалиску в гареме? Но когда б и так — не бывает гаремов и одалисок у нищих султанов. У нищих — слуг нет. И быть не может».
Впрочем, наша Корпорация — очень разумно устроена, там прекрасно понимают важность материального стимулирования сотрудников. Как и важность качества «человеческого материала». Что не может в принципе быть такого, чтобы профессиональным руководителем оказывался чел, которого может чморить как начальство, сажая на голодный паёк, так и подчинённые, если они боевитые дагестанские парни, которые «мафия».
И моя карьера в нашей Корпорации — это уже более поздние времена, меня завербовали в восемнадцать лет, когда я был уже студентом филфака МГУ. Да, я свалил из Питера в Москву, поскольку поступление в универ считал вопросом престижа, но вот только чтобы не ЛГУ, где там Батя крутой руль и завкафедрой, чтобы даже мысли не было о возможной протекции. Чтобы даже у меня самого не было такого подозрения, что Батя как-то помог, чтобы он просто не знал, куда именно я свалил, хотя весточки родакам, что у меня всё в порядке — конечно, я отправлял.
И я в Москву приехал семнадцатилетним распиздяем с последней стобаксовкой в кармане, чисто на съём жилья, но весьма быстро нашёл возможности зарабатывать на худо-бедно сносное существование, ещё задолго до вербовки в Корпорацию. Легальные вполне возможности. Преимущественно — теми же переводами всякой литературы.
Но чуть раньше, когда я был ещё школьником в Питере — иногда испытывал возможности новых рыночных отношений, пробовал себя в коммерции. Мои одноклассники продавали газеты — и я тоже попробовал это дело. Шестнадцатилетний гордый отпрыск графского рода Ферье-Железновых, свободно владеющий двумя иностранными языками — мальчишка-газетчик. И я абсолютно этого не стесняюсь. Это было прикольно. И — где-то так триста-пятьсот рублей чистой прибыли за рабочий день (не очень-то и долгий рабочий день, часов шесть максимум).
Сколько это в масштабе цен на тогда, лето девяносто второго? Или бутылка советского шампанского — или недельная ставка моей матушки, врача с двадцатилетним стажем. Но если бы в больницу, где работала моя матушка, завезли какого-то знатного бандоса с огнестрелом — то, возможно, персонал получил бы больше баксов, чем я вообще до того видел. Тогда всё было очень свежо и интересно — и море возможностей.
Потом мы, коммерчески озабоченная школота, переключились с газет на электронных собачек, чудо советских нанотехнологий. Ну, у них в жопе была батарейка, они забавно двигались и тявкали.
И вот мы брали этих собачек в заштатном магазинчике на окраине, где они пылились на полках по 170 рублей — и продавали на Невском за шестьсот. Поскольку сограждане, крайне измождённые экономическим кризисом, обнищавшие до предела, готовы были вкладывать последние свои деньги в такую безусловно необходимую вещь, как тявкающая механическая собачка с батарейкой в жопе.
Ну и на этой «спекулятивной» дельте между покупной ценой собачки и отпускной — мы там четыре-пять тысяч наваривали на нос за день. А это тогда было — ну вот полностью одёжку сменить хотя бы на тайскую джинсу. И много-много мороженого.
Поэтому тогда для нас даже вопроса такого не стояло, что лучше, рынок или нерынок, свобода или несвобода.
А то, что какие-то скорбные сограждане умудрились пострадать от внедрения (восстановления) рыночных усилий — ну, то их проблемы, и голова лопнет, если брать в неё все те проблемы, какие только могут себе создать скорбные рассудком сограждане.
Но - я обещал высветить всё же некоторые положительные моменты жизни в СССР, которые потом потерялись. И сейчас я это сделаю.
Вот была у нас семейная «Волга», ГАЗ-2410. Мы взяли её в девяностом (то есть, ещё до радикальной гиперинфляции рубля) за восемь тысяч рублей из таксопарка. Притом, что новая Волга стоила пятнадцать тысяч по госцене, но тут же можно было продать кавказцам за тридцать. Это к вопросу о государственном и рыночном ценообразовании.
Вообще-то, пятнадцать тысяч рублей — это сама по себе была очень значительная сумма для большинства жителей российской «метрополии». Примерно сотня среднемесячных зарплат, хотя, конечно, расслоение было и тогда, и кто-то получал, скажем, триста рублей, а не сто пятьдесят. А на Северах можно было зарабатывать и больше тысячи в месяц. А кавказцы — имели возможность торговать мандаринами и мимозой. Редкий элемент свободного рынка в порядке задабривания «окраинных» народов.
Поэтому кавказцы, особенно грузины, и могли перекупать те Волги прямо у автосалона, сразу повышая ценник вдвое. Да, ну и если это было возможно, сразу перепродать новую машину за вдвое большую цену — догадайтесь, какой геморрой был сопряжён с получением её по госцене. Конечно, право покупки распределялось по предприятиям и прочим заведениям, и это была очередь на много лет.
Купить Волгу, поёбанную в такси — было тоже не так-то просто. Но там была комбинация. Батя, будучи «выездным» (причём в капстраны) профессором-филологом, кое-что привозил из-за бугра нужным Иван Иванычам, а потому Никифор Никифорович, связанный с таксопарком, мог, так или иначе, предоставить право на покупку этой Волги.
Да, и тут же, конечно, нарисовались рядом грузины, которые предлагали вдвое-втрое высшую цену. Будете смеяться, но грузины тогда считались (и были), на общесоветском фоне, очень богатой публикой (поскольку им разрешали обогащение на рыночной торговле мандаринами и мимозами).
Тогда ходил анекдот, как грузинский папа наставляет сына: «Вот если окончишь школу на одни пятёрки — куплю тебе белую Волгу, и пусть все видят, какой ты молодец. Если четвёрки будут — куплю тебе чёрную Волгу, и пусть все видят, что ты в целом нормальный парень. Но если на тройки школу закончишь (тут папаша грозно насупливается) — то будет у тебя красная(!) Волга, и пусть все видят, какой ты дурак!»
Я пытался рассказывать этот анекдот постсоветской молодёжи — и они хмурили лобики: «В смысле, папаша держит сына за такое говно, что в любом случае не подарит какую-то нормальную машину, а вот только Волгу?»
Мне это было немножко обидно слышать. Да в советских реалиях любая Волга, любого цвета — это было охуительно круто. Вот даже наша волжанка из такси, взятая из такси по батиным схемам — это было очень круто.
Конечно, она требовала некоторой «доводки напильником» - и этим в основном занимался тогда я. То есть, я тогда, в свои четырнадцать лет, провёл под этой девочкой, наверное, больше времени, чем подо всеми иными прочими впоследствии — и точно больше трудился (ну, в позиции «наездницы» парню обычно не приходится очень много трудиться, а под днищем тачилки - приходится).
И тогда не было Интернета, естественно, но я знал людей, от которых бы узнать, чего там где крутить. При этом кузов у той Волги — он был целостный, не битый, а в остальном общее правило для Волги: если она не гонит масло — значит, его там нет.
По современным меркам та наша Волжанка — ну конечно, уёбище, не имеющее права на существование. Но тогда, в начале девяностых, это было, повторю, охуительно круто для пацана, который только вступил в пубертат.
И если в пятнадцать лет я брал эту Волгу только на даче, чтобы прокатиться с друзьями и подругами до озера, по местным грунтовым дорогам, где заведомо нет ментов, то в шестнадцать стал бороться за то, чтобы мне её просто выдали в пользование, ибо любое её использование было обычно таким, что за рулём по-любому я.
Вот, скажем, на такие мероприятия, как банкет в честь защиты очередного Батиного протеже - мне его приходилось доставлять, а потом подбирать. Ну то есть, конечно, он не безобразно там накидывался на этих профессорских тусах, а весьма цивилизованно, интеллигентно, но за руль сам садиться уже не хотел, да и зачем, когда есть сын.
Ну и когда я в принципе вожу родаков туда-сюда — уместно было поставить вопрос о том, что я и по своим делам могу ездить.
Да, что вот всё-таки хорошо было в Союзе — гайцы (и прочие полицаи) были почти абсолютно безвредны. То есть, чтобы тебя застопили на дороге — нужно было реально ехать двести пятьдесят, и как-то боком, и чтоб из окон вырывались клубы конопляного кумара и летающие синие кислотные собачки.
Но когда ты едешь нормально и по правилам — тебя в Совке в принципе вряд ли бы застопили.
И что уж точно, вопреки вышепомянутому анекдоту о приоритетности белых Волг, гайцы вообще никогда не стопили чёрные(!) Волги, даже с частными номерами (как у нас была). Ну потому что менты сначала видят чёрную Волгу, которую трогать нельзя (там хер знает какое высокое начальство сидит), а потом только номер.
И я вытребовал у Бати право ездить на этой машинке в школу, по Питеру и его окрестностям. Ну, в конце концов, я её делал, я там всё менял-подтягивал-закручивал. И сколько бы Батя за неё ни заплатил, но это моя девочка не менее чем на 55%
Батя сдался, бросил в меня ключами, и это было круто.
То есть, это вторая вещь, которая была хороша в Совке после индифферентных гайцов. То, что если ты рулишь Волгой — то это круто.
Я описывал на Прозе.ру эпизод, когда в наш класс пришёл новичок, проведший последние четыре года в Штатах, как дипломатический детёныш.
Его там научили всякой псевдонаучной хуйне о подростковой «стайной» психологии, и потому, оказавшись у нас, Андрейка сразу бросился выяснять, кто тут «альфа-дог», с которым надо сразиться, чтобы заработать статус.
Ему народ сказал, что мы, вообще, дремучие, мы ещё не дозрели до научной необходимости построения стайной иерархии в классе, но намекнули, что, возможно, его цель - Тёма Железнов, коричневый пояс карате, чемпион всего и вся, но он ещё с зимних каникул из запоя не вышел, когда зимние каникулы плавно перетекают в днюху. Да, и мои дружки — ещё тотализатор устроили, кто кого, ставки делали, натравливая Андрейку на меня. Причём некоторые — против меня ставили, поскольку Андрейка показал, как воздушный шарик «вертушкой» лопает (ага, кусочек булавки в подошву кроссовка).
Когда я наконец соблаговолил заявиться в школу — конечно, Андрейка напросился на выяснение отношений, мы пошли на задний двор и прояснили.
Он был очень хорош, там и тэквандо, и бокс, но я был просто процентов на двадцать тяжелее. Поэтому всё закончилось предсказуемо: я взял его в шейно-локтевой зажим и придушил до той кондиции, чтобы он прохрипел, что на самом деле мы друзья, или что-то вроде.
Но примечательно не это, а отношение к Волге. Когда мы проходили мимо неё на пиздинг, Андрейка сказал: «Кажется, за нами наблюдает Кей-джи-би». Я честно ответил: «Да не, это моя машина». Он сказал: «Хорошая шутка».
Когда мы возвращались с пиздинга, я сказал Андрейке и другим приятелям: «Если школа кончилась — может, метнёмся на Ладогу по шашлычки и всё такое?»
И стал открывать ту Волгу ключом. Андрейка ужаснулся: «Ты чего делаешь?» Я ответил: «А на что похоже? Не, ну конечно, сейчас провода выломаю да скручу... если ключ не подойдёт... но он подошёл... видишь, какие бывают в жизни совпадения».
Андрейка: «Это чего, РЕАЛЬНО твоя машина?»
Я помню его глаза. Ну то есть, что его уделает самый боевитый парень в школе — то было ожидаемо. Он на это напрашивался, не рассчитывая на победу, а рассчитывая на привлечение внимания. А вот что у этого парня есть своя Волга — это было уже за гранью.
Что он и выразил. «Я, блин, в Штатах только через год мог бы водить - а тут взяли и выдернули папашку».
Да, он был младше меня почти на год, потому и легче. Мне шестнадцать тогда стукнуло, а ему только осенью столько бы накапало, что бы дало право вождения аутомобиле в большинстве штатов.
Я утешил: «Честно сказать, у меня тоже нет «перми де кондъир». Здесь — только с восемнадцати. Но это Россия, сынок, а это на самом деле страна больших возможностей».
И это я к тому, что вот какие простые могли быть причины для радости в СССР (или раннем Постсовке). Скажем, если в 16 лет ты рулишь на собственной Волге — то это офигенно круто. Особо отмечу: не Бугатти Вейрон, а вот простенькая «баржа», про которую сейчас нынешняя школота вообще не поймёт, чего там может быть прикольного. Ну, заднее сиденье — да, «романтическое». То есть, ноги в окна выпихивать не придётся — всё поместится. А так-то — ну херовенькая же машина, если объективно. И по динамике, и по управляемости, и по безопасности. Только что — большая. Хотя и не лимузин, конечно. Но у меня о Волжанке самые тёплые чисто субъективные воспоминания.
И вот что скверное случилось при крушении Союза, - вследствие крайнего обнищания народных масс и оттока капитала, здесь всё больше стало появляться всяких «фошыстов». Мерины, бумеры, аудюхи, вольвухи. Японщина даже эта всякая, тойоты праворульные. И всё это — было круче моей Волги.
И не то чтобы девочки перепрыгивали с моей Волги в этих буржуинов (да моя-то тогдашняя основная девочка была моя же училка английского, Елена Александровна, и она бы хрен перепрыгнула, ибо с кем бы ещё ей учить английский, как не с сынком профессора англобуржуйских литературей) — но вот всё же возник некоторый комплекс неполноценности, что у меня всего лишь «Волга», а тут разъезжают пацаны на меринах и бумерах.
Да, конечно, я понимал общую концепцию рыночной экономики, что если ты чего-то хочешь, а оно слишком дорого для тебя стоит, надо повысить свои доходы так, чтобы стоило приемлемо. Я был согласен с этой концепцией. Но эти «мерины» - стоили слишком(!) дорого, были явно не по зубам мне, школьнику, тогда. То есть, если Волга в конце восьмидесятых имела госцену пятнадцать тысяч, когда новая, и тут же могла уйти на рынок за тридцать тысяч, то вот сильно поюзанный и ушатанный какой-нибудь 123-й мерин — имел в «комиссионках» ценник начиная от ста тысяч. Хотя после либерализации торговли и гиперинфляции — там цены стали уже другие, конечно, и «фошысты» делались доступней просто потому, что их стали массово пригонять из Европы.
И я, конечно, понимал, что это добротные немецкие машины, но у меня ещё долго сохранялась некоторая неприязнь не к ним, меринам и бумерам, как таковым, а к их владельцам. Ну то есть, я думал, что когда тачило стоит таких реально больших денег — то нормальный человек такие деньги в бизнес бы вложил, а ездить мог бы и на той же Волге. Когда же он выбрасывает в разы больше за мерин — есть основания подозревать, что он мудак с не очень умными совковыми понтами.
То есть, заводя машину «элитной» немецкой марки, он пытается показать, какой он «несовок», а в действительности показывает, что каким совком был — таким и остался, орёл степной, корейский казак Ли Хой, блин. Просто сейчас бабла шального с неба свалилось, и он им распоряжается не самым разумным образом, только бы пыль в глаза пустить.
Поэтому я все девяностые проездил преимущественно на Пассатах, нарочито скромненько, даже когда с финансовой точки зрения уже была утрачена принципиальность разницы между выбором машины и выбором зажигалки. Ну, это всё функциональные штуки, окей? А как «народный вагончик» стал делать Туареги — на них переключился. Меня спрашивают иногда «Почему не Кайен?» - но по той же причине, по какой в девяностые не ездил на бэхах и меринах. По причине личной скромности. Когда машина считается «престижной» - есть основания полагать, что её купили именно по этой причине, впечатлять своей «престижностью». Даже если взята она в кредит, и гордому владельцу приходится перебиваться с картошки на макарошки, чтобы не просрочить выплаты. Ну и вот не хочется, чтобы тебя за такого пафосного лоха принимали.
А в советские времена, напомню, «престижной» считалась машина марки «машина». То есть, четыре колеса есть — и уже здорово. А если это Волга, да ещё и чёрная Волга — то вот это могло производить впечатление даже на возвращенцев из Цитадели Мирового Империализма. Ну, во всяком случае, когда они узнавали, что одноклассник рассекает на этой машине без прав и не боится пофигистичной советской дорожной полиции.
Нынешних гайцов — тоже нет причин бояться, но всё-таки, чтобы ездить до совершеннолетия, желательно купить права. Иначе — разоришься каждый раз им отстёгивать, да они могут и не взять у малолетки, а отогнать тачку на спецстоянку, создать некоторый геморрой.
Советские же гайцы — они вот настолько ненавязчивы были, что как будто их просто нет. Во всяком случае, если ты ездишь на чёрной Волге и более-менее по правилам.
То есть, если подумать, можно найти какие-то приятные нюансы в советской жизни.
А, ещё, - вот хотя бы в позднесоветские, «переломные» годы — на школу можно было забивать, как вздумается, и всем пофиг посещаемость. В Европах и Штатах с этим всё-таки сложнее, там могут всякие занудные люди начать интересоваться у родителей, где шарится их чадо, когда не в школе. И в нынешней России — тоже чего-то пытается изобразить из себя школьная администрация, типа, повоспитывать.
Но с другой стороны, сейчас можно просто домашнее обучение оформить, а если всё-таки хочешь именно школу для своих детей, с классами, с оборудованием — то можно свою собственную построить, что мы с коллегами и сделали.
А так-то, в свои «лучшие» годы и в подавляющем большинстве отношений, ну, конечно, Совок — это унылое говно было. Во всяком случае, с точки зрения людей, которые ценят личную свободу и простор для собственной инициативности. А тем, которые больше ценят стабильность, какое-то там гарантированное социальное обеспечение, уверенность в завтрашнем дне — может, и нравилось так жить. Хотя, честно, в восьмидесятые я не встречал людей, которые были бы довольны тогдашней советской действительностью. То есть, матёрые коммунисты старой закваски были недовольны, что слишком мало стало Советской Власти, что распустились, понимаешь, товарища Сталина на вас нету, а остальные — были недовольны тем, что эта Советская Власть за каким-то хером вообще продолжает быть и лезть в частные дела людей. Они от неё хотели только одной услуги — чтобы она перестала быть, что в конце концов и произошло.
Поэтому, когда мне рассказывают, что народ разочаровался в рыночной экономике и потому теперь не верит либералам, то мне, честно говоря, пофиг, чем именно очаровывался тот загадочный народ и чем именно он разочаровался. Я не привык говорить от имени народа, а за себя могу сказать, что не имею никаких причин для претензий к либеральным реформаторам.
Я думал, честно, что замена плановой экономики на рыночную будет сопровождаться гораздо более серьёзными потрясениями, вплоть до гражданской войны с десятками миллионов жертв, и это безусловно того стоит в любом случае, ибо это несопоставимые ценности, свобода для инициативных людей и стабильность уровня хрючила в кормушке для тех, кто сам себя определил на роль скотов, поэтому ожидалось некоторое противоречие между этими группами, но вот всё прошло очень гладко.
Вернее, у меня одна есть претензия к тогдашним реформаторам. Что они не пустили иностранный капитал в сырьевые отрасли, в нефтегаз, прежде всего. Это дело досталось отечественным олигархам, а они оказались слишком слабы, чтобы защитить свою собственность от государства, когда оно вновь решило оборзеть. У них слишком легко получилось отжать активы, и, соответственно, режим обрёл возможность снова корчить из себя народного благодетеля на прибыли от сырьевого экспорта, который может контролировать, попутно придавливая развитие других бизнесов, которые контролировать не так просто и которые могут своими деньгами составить политическую конкуренцию.
Соответственно, и имеем очередную инкарнацию Московии, которая снова топырит пальцы в потугах заделаться сверхдержавой, альтернативным полюсом силы, противостоящим Западу. Правда, конечно, это уж совсем карикатурные потуги, это не всерьёз и не надолго, этот балаган уже всех утомил. Но и этого бы не было, если б, для начала, Кремлёвские не смогли прогнуть Лукойл и отжать у Ходора Юкос. А для этого нужно было в девяностые не просто передать нефтянку в частные руки, но пустить туда серьёзный иностранный капитал, за которым бы стояла серьёзная буржуинская военная сила.
Но в остальном — какие могут у меня претензии к либеральным реформаторам? Они обещали, что будут восстановлены такие общечеловеческие ценности, как естественное рыночное ценообразование и частная собственность на средства производства, и сказано — сделано. В целом — mission accomplished, чашечку кофе, пожалуйста. Дальше — уже всё зависит от того, как ты сам умеешь договариваться с людьми и не позволять себя облапошивать. А что будут желающие это сделать — как бы вполне предсказуемо.
И вот говорят сейчас, что либералы не имеют поддержки среди народонаселения, которое разочаровано в рыночных отношениях, снова льнёт под плеть государеву — так это совершенно неправильная постановка вопроса.
Это либералы, понимающие важность естественных рыночных отношений, немножко разочарованы в тех стадах, которые упорно не понимают важности свободного рынка. Ибо те, кто понимает — это люди, а кто не понимает — это тупые животные, чьё мнение вообще нахер никому не интересно, сколько б их ни было в процентном отношении. Ну, немножко грубовато сказал — но как есть.
Поэтому задача не в том, чтобы либералы научились нравиться российскому народу, а в том, чтобы российский народ научился нравиться либералам. Вот типа меня, жёстким правым либералам (европеоидным политкорректорам — можно и не нравиться, они левоватые и вообще пизданутые). Но чтобы выжить в этой стране, России — да, нужно научиться нравиться таким, как я. Потому что мы всегда будем в «верхней» позиции. И даже то, что вот сейчас рулит какой-то там Путин, которого я недострелил в своё время (был такой эпизод), а Чубайс внедрил как свою «куколку» — это временное недоразумение.
И совершенно не важно, сколько у кого процентов электоральной поддержки. В любом обществе во все времена «политика» делается где-то в однопроцентной верхней страте, а прочие 99 процентов поголовья — это так, благоухание метана и навоза.
Но это я отвлёкся уже от заявленной темы. Что были и при Совке прикольные вещи. Вроде Волги чёрной (как дело измены, как совесть тирана) в руках советского школьника. И это было, напомню, очень круто.
И мне бы — держаться за свой мажорский, по рождению, статус. Ибо наша семья при Совке — была довольно крута. Выездной в капстраны профессор — это круто.
Вот мой лучший школьный дружок Димка — он был сыном замглавы Ленгорисполкома. Ну, у нас непростая школа была, там по-любому мажор на мажоре. Но когда нужно было привезти видеофильмы (или хотя бы кассеты) для Димкиного папы — я просил своего папу. Поскольку Димкин папа — он крутой чинуш, конечно, но зачем ему ездить в командировки по всяким Франциям да Германиям? Он и не ездил. А мой — ездил, на всякие свои филологические сборища.
И мы все понимали, насколько это ёбаный пиздец. Ну это просто «папуасские» какие-то отношения с «миром белых людей». Как и всякие валютные магазины «Берёзка», которые для полноценных людей, для иностранных туристов, а не для местных унтерменшей. Каковым унтерменшам можно просто сказать: «Но зато ваши деды спасли мир от фашизма, мы все гордимся их бессмертным подвигом, а теперь пошли все нахер, не мешайте нам продавать кавьяр потомкам тех дойчей, что были побеждены вашими доблестными предками».
Дело-то не в том даже, кто там кого победил во Второй Мировой. Дело в том, что либо ты понимаешь, насколько унизительно, когда твоё государство, стремясь выцыганить валюту у интуристов, опускает собственных граждан по сравнению с этими иностранцами, и тогда сраное говно это, а не государство, - либо ты нихера не понимаешь, и поэтому никому вообще в этом мире не важно, что бы ты себе там думал, какое бы мнение имел, поскольку это мычание, а не мнение.