Я уже касался в своих аматёрских (без кокетства — аматёрских) этимологических заметках «собачьего» вопроса (конкретно который начинается со слова ПСЯ).
В частности, я писал, почему «нос» так выдаётся среди прочих частей тела. Не только потому, что ему физиологически и положено это делать (у европеоидов, по крайней мере), но и по другой причине.
Вот названия прочих частей тела — очень сильно различаются в близкородственных индоевропейских языках.
Нет, конечно, при должной внимательности — можно рассмотреть, что английское head (голова) — это в принципе то же самое, что латинское «caput”. Ну, заимствование в древнегерманский (редко, но бывает), приход в староанглийский в форме heafod, стяжка корня. Бывает, дело житейское. Но всё-таки — не вызывающее, не кричащее какое-то сходство между head и caput.
Напомню лишний раз, что я, со своей безумной теорией отмены метатезы плавных в славянских и провозглашения «древнейшими» полногласных корневых форм «оло-оро» — дошёл до того, что и латинское cap-ut (cap-itis) вывожу из древнерусской «головы» со стяжкой корня и оглушением согласных по закону, аналогичному германскому Закону Гримма, который в схожих условиях, в лесах Центральной Европы, мог включиться и для предков италийцев. То есть, «г» оглушается до «к», «в» - переходит в «п», срединное сонорно-гласное сочетание размывается до долгого «а», поскольку такие сочетания вообще легко дестабилизируются при динамическом развитии языка.
Ну то есть, не заимствовали латыняне свой «капут» у русских, конечно, а просто — в праславянском и далее древнерусском, вследствие очень большой консервативности языка, сохранилась древнейшая праиндоевропейская форма. Ну, я так думаю. Это чтоб просто сразу было понятно незнакомому читателю, с кем имеет дело. Лингвофрик ли я? Ну а как ещё назвать парня, который учился даже не на лингвистическом, а на филологическом, который по складам читает Беовульфа в подлиннике, а готскую Библию Ульфилы понимает через слово, который, конечно, может читать древнерусские летописи (но они практически современным языком написаны), но вот на близкородственном украинском не говорит, только понимает («Выбачайте, шановны, я вас розумию, тильки дуже погано розмовляю, але колы трэба — то паляныця», как-то так).
Но ладно, мы отвлеклись. Я просто хотел оговориться, что не претендую на академическую какую-то серьёзность.
Итак, части тела. Их названия сильно различаются в индоевропейских языках. Вот возьмём глаза (как говаривал герцог Корнуол графу Глостеру). Английское eyes (айз), французское yeau (“йо), латинское oculi (ну тут суффикс приблудился), немецкое augen (ауген), испанское ojos (охос). Да, а современное русское - «глаза». Что, конечно, неисконное, это перенос смысла со стеклянного глазка, это родственно и английскому glass и «глазури», если угодно (тут я не шучу). Да, связано ли нынешнее русское «глаз» с «гладить»? Абсолютно уверен — но на дальнем индоевропейском уровне. А тот «глаз», который сейчас «глаз» - он всё-таки от полированного (заглаженного, если угодно) стеклянного голландского глазка пошёл где-то в семнадцатом веке, это хорошо задокументировано. Исконное, конечно, «очи». Что в русском сохранило возвышенно-поэтическую коннотацию, а в том же украинском — вполне обычное слово.
Ну и если отбросить глаз (как старушка грайя Персею), родство-то, думаю, очевидно. Но всё-таки — разбежались, разбежались эти глаза по Европам.
А прочие части тела — и того пуще. До полной неузнаваемости или замены каким-то другим словом.
Кроме одного случая.
Нос. Nose (ноуз). Nase (назе). Nez (нэ — но это потому, что лягушатники разучились выговаривать половину букв, которые им достались). Nasutus (это латынь, и они б сами собой не были без нагромождения суффиксов). Nariz (это испанский — потому что у них длинные носы; ладно, это, в действительности, «ноздри» из латыни)
Да, я понимаю, что английский — ответвление германской группы, а французский и испанский — романской, но я всё равно беру их, чтобы показать, как и в этих ответвлениях, несмотря на перипетии, иногда сохраняется потрясающая стабильность. Ладно, я беру эти языки, потому что их знаю, будем честны. А шведский или голландский придётся искать по словарям. Но я думаю, уж с носом — там примерно то же самое. Да, говорят, по-шведски «nos”, по-фламандски «neus”.
Потрясающая стабильность, вы не находите?
Ну и я выдвигал теорию, почему так. Но не грех и повторить (я ж нарциссист, я люблю выпячивать свои находки :-) ).
Дело в том, что это не человечий нос. Пусть двуногие не думают о себе слишком много. Что имеет значение — так это собачий нос. С древнейших пор имеет значение, поскольку собака, возможно, была вообще древнейшим «товаром» в обмене между глубоко ещё первобытными племенами. И то из них, что наловчилось разводить умелых в охоте собак — наверняка пользовалось уважением соседей. Ну если в восемнадцатом веке иного щенка на дюжину крепостных могли выменять, то уж можно представить, что творилось, когда охота была основой жизни в лесах, а не просто аристократическим хобби.
Один же из самых ценных атрибутов собаки — это нос. Возможно, и самый ценный в охотничьих делах. Так-то собаченция может быть и хворенькая, и плюгавенькая, но вот если она почуяла след зверя под глубоким снегом, определила, куда он пошёл — даст знать прочей своре (и её двуногой группе поддержки) так или иначе.
Вот поэтому, думаю, именно слово «нос» такое единообразное у разных народов. Им, торгуясь собаками, нужно было понимать, о чём речь.
Другие «собачьи» слова, которые я уже упоминал, но ещё раз упомяну — это «сидеть», «стоять», и, отчасти, «лежать». Стоять-Штеен-Стэнд-Старе. Сидеть-Зитцен-Сит-Сидере. Да, я взял на сей раз без современных романских, поскольку для «стоять» там другие слова (хотя «сидеть» - близко: sentar в испанском, sieger во французском). Но я взял языки «лесной» зоны. И вот почему.
Представим. Встречаются два охотника на границе угодий. Да, а тут нужно понимать, что пока в Египте пирамиды громоздили, здесь (от тайги до британских морей) — вполне такой родоплеменной образ жизни был. Но, собственно, это естественно по чисто климатическим соображениям — и не знаю, чего там бодаются альтернативные историки, тщась доказать то ли экстраординарную древность славянской (германской) цивилизации, то ли вот так выправить хронологию, чтобы Пантеон в одно время с Софией в Новгороде строились. Это какое-то коренное непонимание, как вообще цивилизация зарождается. А также непонимание того, что пока есть хоть какая-то возможность сохранять привольный охотничий быт — никто от него не откажется, чтобы мотыгой поля ковырять во славу фараонов.
Ну и в лесной Европе — была такая возможность. А потому там жили охотники (ну и собиратели). Которые то мирились друг с другом, то враждовали, как это водится у диких племён, и слава богу, что мы давно забыли само слово «война»... теперь у нас то ли «гибридные», то ли «полицейские» операции.
И вот на границе встречаются два этих бравых парня, скажем, славянского племени и германского (оба недавно в эти земли перешли, встреча на Висле, типа того), у обоих луки, у обоих псины. И надо понимать, что это не болонки.
Была недавно война (как водится при встрече двух экспансионистских племён), но сейчас зыбкий мир, сейчас имеется некоторая напряжённость, но новой войны никто не хочет (for now). Поэтому главное — не провоцировать.
А псины — они в политику не очень умеют (как говорят украинцы). Они заходятся злобным рёвом, того гляди бросятся. И при этом, опять же, надо понимать, что охотничью собаку не выгуливают на поводке. Ну, не в те времена.
Поэтому надо как-то придержать — и дать понять чужаку, что ты именно придерживаешь псину, а не говоришь ей: «Улучи момент и порви им глотки».
А какой лучший способ вывести собаку из «боевого» режима? Усадить. Вот эти все истеричные «назад!» «фу!», что часто можно слышать от домохозяек — это следствие дурного воспитания (домохозяек). Нормальное дистанционное управление своей собакой (особенно, если это не болонка), когда она куда-то помчалсь и кого-то там может напугать или сцепиться с другой собакой, это - «Ко мне!», а когда подошёл: «Сидеть!» (Но когда у нас был Нерри, а это очень аристократический пёс, я иногда говорил: Asseyez vous, s'il vout plait, потому что он понимал и русские, и английские, и французские, и испанские команды; ладно, я ему рукой показывал присесть — и он понимал).
Но в той ситуации — собака, вероятно, уже рядом, защищает хозяина. Поэтому, во избежание недоразумений, её надо усадить (или даже уложить). Такое положение — у них не ассоциируется с дракой, а тем более агрессией.
Но команда должна быть такая, чтобы и чужак, слыша её, понимал, что ты не натравливаешь на него собаку, а придерживаешь. А потому можно убрать руку с какого-нибудь там метательного клинка за спиной, который он собирался всадить тебе в глотку, в случае чего.
Если же твоя собака уже рыпнулась урегулировать приграничный конфликт — ты ей говоришь «Стоять!» первым делом. И чужак тоже должен понимать, что это не «Фас!», что это, напротив, сдерживающая команда.
При этом, тысячелетии во втором до н.э., когда это всё происходило — бронза была уже известна даже лесным варварам, но — сколько её было у них? Сколько её хоть теоретически могло быть? Максимум — бронзовые мечи и кинжалы у особо выдающихся воинов.
А когда научились делать железо — что ж, они могли его добывать из своих ржавых болотных почв. Но это такой геморрой, такие трудозатраты, что, опять же, металлическое оружие могло быть далеко не у всех. А уж какие-то доспехи собственного производства — ну, это немножко позже стало возможно, при совсем других демографических плотностях.
Это я к тому, что они ещё долго оставались первобытными, а потому собака (вот нормальная такая волчарка) для них по-прежнему оставалась важным оружием. И незаменимым подспорьем в охоте, основном их промысле.
Поэтому и специфические «собачьи» слова были «интернациональны» в этой лесной варварской общности. Поэтому сохранялись очень долго — и сохранились до сих пор так, что сходство видно невооружённым глазом.
Кто-то скажет, что это базовые слова, обозначающие базовые действия. Ну, такое действие, как «идти» - оно куда как базовое. Но кто знает английский, испанский, французский — может там где-то найти сходство с русским «идти»? Вот в любом из тамошних корней, обозначающих базовое действие «идти» в разных временах и лицах? Ладно, «ir” - связано. Но во всём остальном — ужас и мрак. Я даже перечислять это не буду.
С тоже базовым действием «бежать» - не такой разнобой во временах и лицах, но сильно разные корни от языка к языку.
А вот «сидеть» и «стоять» (в германских — и «лежать») на протяжение всех тех тысячелетий, что разошлись пути-дорожки между прародителями разных языковых групп индоевропейской семьи остаются очень похожими. Я думаю, мы обязаны этим собачкам. И «универсальным» носом — тоже. Ну, я так думаю — а это, конечно, научный аргумент :-)
А теперь, перечислив то, что я говорил уже ранее (мне приятно повторять то, что я считаю своими интересными находками) — перейдём, наконец, ко слову «пёс».
Это, конечно, относится к базовой лексике — название верного и полезного животного, которое в своё время соблаговолило обратить внимание на эту голую обезьяну и сделать из неё что-то приличное, дрессируя её, воспитывая в ней самообладание, спокойствие и целеустремлённость (а без этого не поладишь толком с собакой, тем более такой, которая — позавчерашний волк).
А насчёт базовой, «ядерной» лексики обычно действует такое правило, что она хуже всего заимствуется.
Ну действительно, когда у тебя в языке уже есть вполне привычное и удобное слово для какого-то предмета или явления — нужны какие-то очень веские причины, чтобы вытеснить его иностранным.
Особенно это касается числительных от одного до десяти. Вот дальше — там уже могут идти заимствования. Как мы, скажем, взяли слова «миллион» и «миллиард» из буржуинских, тогда как исконные слова были... а, если и были соответствующие обозначения (и разные в разные времена), то ан масс в любом случае не оперировали такими цифрами. Это сейчас мы на такой короткой ноге с ними, что миллион называем «лям», а миллиард - «ярд». Но веке в семнадцатом — нет, народ был скромнее.
Поэтому я и думаю, что даже число «сто» - не «исконно» славянское. То есть, не входило в тот багаж, какой они унесли с собой вверх по Днепру где-то минимум тысячелетии в четвёртом до н.э., сделавшись самой ранней, рыбоядной, общностью, отделившейся от ПИЕ в Северном Причерноморье, до акклиматизации злаков из Плодородного Полумесяца, до приручения лошади (и у меня куча археологических подтверждений своей гипотезы крайне раннего исхода прапрапраславян и я их обязательно покажу, но только очень симпатичным и бескомплексным барышням, поскольку там водятся статуэтки весьма фривольного свойства; шучу; разумеется, хрен ты найдёшь свидетельства продвижения по Днепру такой культуры, которая удила рыбку и больше ничего знать не хотела).
Как называли «сотню» эти очень-очень древние праславяне, на которых я рассчитываю как на хранителей реликтов самого раннего состояния ПИЕ? Да может, никак не называли.
Это вовсе не исключение в мире народов. Вот хорошо известна одна общность варваров, которая на своём языке вместо 96 говорит «четырежды двадцать шестнадцать», а для сотни — имеет заимствованное слово, и хрен знает, какое было родное и было ли вовсе. Если бывали на Елисейских полях — могли наблюдать этих варваров.
Вот и славянам (древним-древним пра-праславянам, задолго до их экспансии) — а что, собственно, считать на сотни, чтобы иметь отдельное такое слово? Рыбку из речки? Да на ушицу надёргал — вот оно и ладно. Такой у них примерно быт тогда был. Никаких обид — я б, может, и сам туда махнул.
Это при масштабной портовой торговле возникает потребность в больших цифрах (и специфических их обозначениях). Ну, при табунном деле и скотоводстве вообще — можно на сотни или около того считать.
Поэтому я думаю, что само по себе обозначение числа 100 славяне получили от ираноязычных кочевников (с которыми, конечно, контактировали на границе леса и степи), и потому неудивительно, что слово получилось очень похоже на авестийское «сатем». Да, что в нашем «сто» в принципе была гласная — думаю, объяснять не надо? Она и сейчас есть, как беглая. «Сто — сот».
И это к вопросу о «сатемности» славян по знаменитой изоглоссе, но сейчас — не об этом (нам всё-таки нужно добраться до этимологии «пса»).
Это было к тому, что большие числа, вроде «сто» или «мульон», ранее не употреблявшиеся в хозяйственном (или каком ином) обороте народа — могут заимствоваться.
Но вот счёт от одного до десяти — это очень крепкая фишка. Это умели делать все с давних-давних кроманьонских времён, загибать пальцы и говорить при этом какие-то слова.
Поэтому при анализе языков на предмет возможного родства — сравнивают прежде всего счёт от одного десяти. Подразумевая, что фонетически там много могло быть каких-то изменений, но корень всё тот же, просто разошедшийся в ходе дивергенции. Ну, «три» - «three”, “семь» - “seven”. В иных случаях бывает позамороченней, но можно отследить, что, скажем, «четыре» и «four” - тоже из одного корня, когда учесть систематические фонетические сдвиги и сингулярное влияние «файв» («фюнф» тогда ещё, в старогерманском). Числительные зачастую быстро произносятся подряд — поэтому влияют ещё и друг на друга.
Ещё базовая лексика, которую анализируют в поисках родства — прейскурант родичей. Ну и части тела. Названия растений и животных, общих для среды обитания и, особенно, домашних животных.
Скажем, всем же понятно, что английская cow – та же говядина (говядо, сохранилось в украинском), только училась в Итоне. Овца - «овеха» в испанском. Ну, про свинью и swine говорить не буду, потому что здесь предполагается недавнее заимствование в славянские из готского, а общий ПИЕ корень разматывать — шарики за ролики заедут (Зализняк это делал в одной лекции).
Но самая чемпионка по межевропейской унификации — это, конечно, кошка.
«Кот», «Катце», «Кэт», «Гата». Ну, у французов, как всегда, что-то особенное, «ша», но пишется chat. То есть, опять же тот случай, когда они просто читать не умеют. Да, а в женском роде — всё-таки «шат».
Почему люди так привержены этому имени, так мало его меняют меж наций?
Потому, что это имя Госпожи, которая поработила нашу расу.
Видел недавно карикатуру, где обычная кошка говорит с Бастет, египетской богиней кошек. И Бастет такая: «Они всё ещё мне поклоняются?» Кошка: «Они за мной дерьмо убирают». Бастет: «Тоже неплохо».
Вот таковы кошки и есть. Лёшкина Куська чуть ли не каждый вечер ко мне на колени забирается — и попробуй подвинь. Причём, уже солидная матрона такая — а всё игривничает. То и дело лапой по клаве бацает (отсюда некоторые мои небрежности).
И уж тем более — Госпожа требует, чтобы рабы величали её по имени. Это для неё принципиально.
Вот римляне пробовали было взбрыкнуть, сказали: «А «фелина» с тебя не будет достаточно?»
На что кошка лениво зажмурилась и промурлыкала в ответ: «Чего не будет — так это вашей империи на лике земном».
Потом римляне схватились за голову, ввели слово «каттус», но было уже позно.
Я бы, ей-богу, не связывался с кошками в таких принципиальных для них вопросах.
А вот собаки — они ребята попроще. Для обозначения собак — есть много слов в европейских языках, иные из которых вовсе непонятны, притом явные «новообразования». Хотя казалось бы: давнейший спутник и верный друг.
Но вот если в немецком, латинском и французском собачки явно одного индоевропейского корня, hund, canis, chien (да, «хунд» родственно «канис», из одного истока, помним про оглушение по Закону Гримма в германских), то английское dog и испанское perro – это чёрт его знает, откуда взялось.
Хотя в обоих языках, вплоть до вполне себе исторического периода, были родные индоевропейские слова. Hound и can. Насчёт испанского can не знаю (не настолько сведущ в их литературе, к сожалению), но в Британии слово hound осталось — как поэтическо-архаичное. Вот поэтому и The Hound of the Baskervilles – это не совсем «Собака Баскервилей» по состоянию на начало двадцатого века, но не знаю, как бы сам на месте Чуковского перевёл лучше. Трудная задача.
Но в обиходе и в английском, и в испанском старые названия собак — были полностью вытеснены новыми, dog и perro. И оба слова — непонятного происхождения, и по обоим есть гипотезы, что чисто звукоподражательные.
То есть, испанские овчарки порыкивали что-то вроде «перро», и пастухи подхватили, а норвежские (данские) боевые псы гавкали что-то вроде «дог» - с тем и в Англию приплыли (Область Датского Права).
Теперь же — к русским пёсикам. У них есть два основных обозначения, оба из которых нифига не ясны.
По собаку я писал в своё время, что здесь очень хочется отрезать ей хвост, в смысле, отчленить суффикс «ак», а потом свести корень «соб» с тем, что в английском (других германских тоже) выступает как cub, то есть щенок, детёныш, преимущественно псовый. То есть, что в восточнославянских - палатализированная форма того же древнеиндоевропейского корня. И хотя похожее слово есть в азиатских индоевропейских (та же мидийская Спака, вскормившая младенца Кира, которая то ли собака пастуха, то ли его жена по прозвищу «Собака»), я допустил, что здесь заимствование могло идти и в другую сторону: от славян в персы. Ну, бывало же такое и до sputnik.
Но тут я распространяться не буду, прикидывая, может ли с «собакой» (которая кусака) быть связана польская «suka» (стяжка корня или «су-кутяшная?)
Лишь замечу, что признанию слова «собака» родным славянским — мешает отсутствие его явных аналогов в других славянских языках за пределами тех, что контактировали со всякими там персами. Это важно в выявлении, что откуда пошло.
ПСЯ
Лучше — наконец возьмём другое «собачье» наше слово, «пёс». Уж оно-то — точно общеславянское не в меньшей степени, чем «славянин» («словен») и «немец».
Этимологию, которую даёт Фасмер (человек, который безусловно огромное дело сотворил в славистике, за что ему большое спасибо) — выглядит так, что будто бы он сам был ею совершенно неудовлетворён.
Возможно это от «серого» в таком-то языке, а возможно — от «рыжеватого» в другом.
Ну да, возможно, что познакомились, через купцов, с некой породой, которая обладала очень хорошими качествами и была при этом серая или рыжеватая. А потом название этой породы перенеслось на собак вообще. Нельзя исключать такой механизм заимствования псин и слова. Но нельзя и не сказать, что он вилами по воде писан — и может встретить массу возражений. Первое из которых, что юго-восточные собаки короткошёрстные, не вполне годные для того климата, где предполагается (мной и не только) прародина славян — в Пинских болотах (или в Полесье, если кому не нравится слово «болото»). То есть, даже если эти породы проникли туда — вряд ли они могли сыскать такую популярность, чтобы стать «именем нарицательным». А до экспансии славян в степь было ещё очень далеко. Там, знаете ли, конные кочевники оперируют... без наркоза. В действительности, это, южное направление, было для славян последним, уже при поддержке варягов с их источниками сурового железа. Хотя, конечно, при поддержке готов некоторая часть амбициозного славянского юношества могла устремиться на юг и раньше (попытка оказалась неудачной, в конечном счёте). Но вот насколько при этом важны были для них (а тем более всех прочих праславян, оставшихся на месте) поджарые и гладкошёрстные собаки, заточенные под степную охоту — это пёс его знает.
Другое же важное свойство пса, которое вроде бы исключает его родство с гончими более жарких стран — с ним устойчиво ассоциируется, напротив, повышенная пушистость. «Густопсовый», «как пёс лохматый» - вот это всё.
Поэтому резонно предположить, что вот та разновидность собаченций, которые называются «пёс» (пока это не стало универсальным), были заимствованы, напротив, у северных финно-угорских народов, с которыми были контакты. Ну, что-то вроде лайки или самоеда.
Вот это для наших условий, даже смягчённых нынче водохранилищами — самое то. И мех, и подшёрсток.
Вспомнилось, как у меня один друг взял из приюта почти взрослого кавказца (это совсем экстремальный вариант, но близко к тем псинам, какие в наших краях бывали) и прозвал его Сугроб. Почему? Потому, что этой псине выделили целую комнату — но он не хочет там дрыхнуть даже зимой. Спит на улице, прямо на снегу, где его и заметает метель.
Я как-то заезжал зимой (если ещё не рассказывал здесь) — и это было феерично. Захожу на участок — ну, вид обычный. Вот столбы под детские качели, вот запорошенная мексиканская горка, деревья заснеженные, клумбы.
Тут хозяин зовёт: «Сугроб!»
«Мексиканская горка» разверзается — и из-под снега, взрывом белой пыли, является это чудо. Отряхивается — но всё равно такой белый мишка. И давай лизаться (к стыду своему признаю, когда на плечи кладёт лапы кавказец — приходится немножко подаваться вперёд корпусом, чтобы легче было стоять).
И это, конечно, экстремальный вариант, поскольку высокогорные эти кавказы, наверное, вообще самые холодоустойчивые (ну, тибетцы ещё). Но и собаки, которые бы и русской (да и украинской) зимой себя комфортно чувствовали — тоже довольно «густопсовые» должны быть.
А такие пушистики водились прежде всего у финно-угров. Поэтому я решил пошерстить финский, как если б никто до меня этого не делал (и как будто бы я знал этот язык).
Что ж, собственно по собакам — удалось найти pentu, “щенок». Ну ладно, убирается срединный en, допустим, но по правилам древнерусского перехода из такого назального должно получиться «я». Хотя до «распрыга» славян никакой редукции назальных и не было, а потом — она по-разному проходила в разных языках. Да и вообще, то, что в доступном словаре — это современные(!) финские слова. И язык-то, конечно, консервативен, но мало ли, как они звучали где-то две тысячи лет назад?
Решил зайти с другого боку и сделать ход конём. Вернее, песцом.
Вот есть такой зверёк, песец (он Путина особенно любит). Полярный белый лис. Вроде, ценная добыча в новгородских землях.
И считается, конечно, что его прозвище образовано от «пес» с явным суффиксом «ец». Ну, это самоочевидно, да?
А если предположить невероятное? Что сначала славяне переняли у какого-то северного народа название этого зверька, которое звучало как-то похоже на «песец», но не совсем так, потом славяне его «рационализировали», приспосабливая к собственной фонетике, а потом отбросили «ец» и получили «пес» для своих собак, которые похожи на того зверька (что-то типа лаек).
Но потом я подумал, что те славяне, которые могли повстречаться с песцом, это — ну, новгородцы века так двенадцатого. Славянская же экспансия с исторической Родины на запад и на юг началась гораздо раньше, веке в шестом. И как тогда объяснить, что, скажем, слово pes имеется в чешском? Какие контакты, какое проникновение?
Видите, как всё взаимосвязанно в лингвистике?
Нет, эта псина (слово под «псина») должна была завестись именно на славянской прародине, чтобы все разбредшиеся славянские языке сохранили это слово.
И тут я вспомнил, что порою собак, предположительно, называли не каким-то лексически нагруженным словом, которое бы происходило от другого, а напрямую, от звукоподражания. Если, конечно, верны эти гипотезы, что именно так родились dog у скандинавов (впоследствии перешло к англичанам: видимо, очень конкретные такие были собачки) и perro у испанцев.
На первый взгляд кажется бредом, будто бы и славянское «пёс» могло родиться так же?
Действительно, ну какая собака лает так, чтобы в этом можно было услышать «п» и «с»?
Но — не собака.
Вот представьте себе ситуацию. Молодой славянский охотник выбрался на край леса. За которым — степь. И тут появляется отряд каких-то добрых конных людей. Может, скифов, может, сарматов, может, аланов. Они встают близ леса и начинают говорить, показывая на него, лес, руками.
Охотнику интересно. Конечно, он может сразу выйти, обнаружить себя. И тогда они, в рамках дружбы народов, покатают его на лошадке. Но так, что домой он больше не вернётся никогда. А это — ему не очень интересно. Ему интересно послушать, чего они говорят, очевидно, готовя набег на его деревню. И здесь допустим, что он знает их язык, поскольку их контакты сводятся не только к набегам.
Но в целом, как я полагаю, вот те примерно четыре тысячи лет обособления славян в Пинских болотах — они были довольно жалкие по сравнению не то что с народами Средиземноморья, но даже и с конными степными кочевниками. Славяне в этом нисколько не виноваты, и кочевники не виноваты, что такие брутальные — а просто географическая фишка так легла.
И если что интересовало всяких там скифов и их последователей в Пинских болотах, если ради чего и стоило предпринимать экспедиции в земли славян — то ради самих славян. За исключением тех случаев, когда какие-то купцы приходили покупать рыбу. От них наш охотник и выучил язык степняков.
Но сейчас он не хочет, чтобы его деревня сделалась добычей скифов, пала под внезапным нападением. Оно не должно быть внезапным - поэтому он их очень внимательно слушает, стараясь ничем себя не выдать. А рядом с ним — его верный Мухтар. И вот пса — тоже нужно призвать к тишине, чтобы не зарычал ненароком, оскорбившись планами скифов.
Поэтому молодой охотник говорит ему «Пс!»
И когда скифы приходят (а противостоять их военной силе нечем, разве лишь ловушек наставить) — застают пустую деревню. Все жители ушли, весь свой скудный скарб унесли. Да и деревня-то — одно название. Пали, не пали эти хатки — через неделю новые построят. А главная добыча, собственно жители — ускользнули. Ховаются где-то в окрестных местах.
Они могли бы выдать себя собачьим лаем, но их собаки хорошо обучены. Они умеют слушаться команды «пс». А потом — их так и называют.
Да, почему «пс», а не «тс», как говорим мы сейчас? Ну это уж из серии «не хотите синенькую — заебашьте красненькую». Немецкая стандартная команда собаке на отмену действия — вообще «фу». Но «фу» - это громко, а славянам надо, чтоб тихо было. Да к чему приучишь — то и будет собачка слушать (но звук «с», тихий на наш слух, для собак богат ультразвуком). Главное — чтобы тихо, чтобы самого себя не выдать (ну, в тех славянских условиях).
Насколько состоятельна моя лингвофрическая гипотеза?
А пёс его знает!
По хорошему счёту, конечно, нужно обосновать каждый звук в слове, включая срединное «ё». Хотя, разумеется, когда собачья команда переходит в существительное, обозначающее собаку — просто «пс» ты говорить не будешь. Какая-то гласная там должна возникнуть, иначе и склонять как-то неудобно, и вообще не выделишь в речи как самостоятельное существительное.
Ясно, что «псиные» гласные произносились по-разному когда-то, но вот как именно — область гипотез. И в чешском-то произносят «пес», а не «пёс», насколько понимаю.
А тут я замахнулся не на древнерусский, а на пра-праславянский, когда ещё все предки будущих славян жили примерно в одном месте и говорили примерно на одном языке.
Да, если кому-то оскорбительна мысль, что они тысячелетиями (как я предполагаю) ютились в этих Пинских болотах, пока там на Средиземноморье жизнь кипела, то подумайте о климате, о доступности материалов — и о том, что, когда так, они могли наилучшим образом сохранить наидревнейшее состояние праиндоевропейского.