(продолжение)
Если же говорить о чуши именно собачьей — ну вот то же втирается про это самое «будь вожаком стаи, научись доминировать, ибо таково свойство псовых, что они это ценят».
Ладно, если иметь в виду, что нельзя распускать своего милейшего трёхпудового питомца, что нужно всё-таки держать его в рамках приличия, - тут любое квазинаучное обоснование сойдёт, было бы доступно этим горе-хозяевам, только б «цепануло» их.
Хотя мне всё же не нравится, когда говорят, мол, вот это собака, на неё нельзя смотреть, как на ребёнка. Да почему же? В некоторых отношениях — очень даже можно.
Скажем, если до меня дойдут слухи, что мой Лёшка в свои четырнадцать лет повадился грабить банки (так-то он каналом на ютъюбе зарабатывает, но допустим) — я постараюсь донести до него мысль, что немножко недоволен, и что с моим недовольством следует считаться.
Ибо иначе — что я скажу банкирам? «Извините, у ребёнка переходный возраст и непростой внутренний мир, он, может, вообще индиго или что-то вроде, а сейчас он пребывает в поисках своего Я, потому будем снисходительны».
Мне на это ответят: «Извини, Артём, но если он заявится в наш банк с волыном и в маске — мы можем просто не увидеть под ней всю глубину его внутреннего мира и тупо замочить». И будут правы. А для меня — это очень нелестное будет сознание, что, кажется, я чего-то запустил в воспитании ребёнка. И теперь это нужно исправлять. Поскольку есть такая вещь, как ответственность перед обществом, перед другими людьми за свою «продукцию».
Точно так же я отреагирую, если узнаю, что моя собака повадилась рыскать по округе и кушать деревенских коз. Ладно, когда у нас был Нерри — он бы никогда себе такого не позволил, а сейчас у нас нет постоянной собаки, но когда живём летом на Воскресенской гасиенде — берём пару-тройку немцев с Плантации. И вот если б кто-то из этих ребят стал позволять себе такие выходки, как травля окрестных коз, кур, кроликов, не говоря уж про нападения на людей — я бы решил, что чего-то было упущено в их воспитании, и сейчас придётся восполнять пробелы.
Какими средствами? Ну, я, вообще-то, не фанат насилия. Покуда есть возможность объяснить людям или собакам по-хорошему, что можно, а чего нельзя — я стараюсь ею пользоваться. Но иногда — всё же могут возникнуть ситуации, когда насилие приходится применить хотя бы для того, чтобы тебя вообще стали слушать.
Если говорить о собаках, то вот я никогда не рассматривал их как механистически послушное орудие (они интереснее, чем это) — но всегда дико бывало видеть собак, не обученных исполнению самых элементарных команд «послушания» (что вернее было бы назвать «взаимодействием»). Особенно — когда это довольно крупные собаки.
Тут вспоминается, как году в девяносто шестом была вечеринка у одной однокашницы, а наутро, когда народ начал расползаться, Катюха, хозяйка квартиры, мучимая похмельем, пожаловалась: «Блин, надо с Куртом погулять — а так влом. А надо». Подразумевая: «Ну ты мне друг, Артём, или всего лишь любовник?»
Курт — то был её мраморный дог. И я, честно, не знаю, как вернее обозвать его породу. В советско-российской традиции, вроде бы, чёрных догов называли «немецкими», а мраморных (чёрно-белые контрастные пятна) - «датскими».
У англобуржуев, насколько сведущ, это считается одной породой, Great Dane (“Большой Датчанин»). И это, наверное, разумней, поскольку в целом-то они абсолютно идентичны, только окрас различается.
Ну и потом, когда я познакомился с Нерри (а заодно и с его хозяйкой, которую пришлось взять в жёны ради него :-) ), мы иногда подсовывали людям фотки, где он был рядом с мраморным догом, но без «масштабирующих» объектов. И люди говорили: «Вот этот чёрный (про Нерри) — какой-то странный метис немца с кем-то, а вот этот пятнистый — какой-то странный далматин».
Когда же запускали видео, которое уже позволяло более точно установить размеры собак — у людей выпадала сигара изо рта. «Нет, что мы приняли за далматина — это взрослый датский дог. А вот это — КТО?» Ну, Нерри — он реально огромный был. Или даже - «ирреально». Никто не думал, что он таким получится, когда Женькины друзья из Карелии подарили ей щеночка, метиса волка с хаски. Да не было никаких причин думать, что он таким вымахает. И его щенки впоследствии бывали где-то на уровне крупного немца, не больше.
Но так или иначе, до знакомства с Нерри тот Курт был, пожалуй, самой крупной собакой, с которой мне доводилось общаться. Эти доги — они, вообще-то, здоровые. Одни из самых рослых собачар в мире. И Курт не рекордные показатели имел, сантиметров девяносто в холке, но — и это довольно много.
При этом, в целом эти Большие Даны — имеют довольно спокойный темперамент (когда не снимаются в экранизациях «Собаки Баскервиллей», где им приходится кушать сэра Генри дубль за дублем). Но Курт — был довольно молодой и весьма избалованный кобелёк.
Когда вышли на улицу — он, проссавшись у первого же дерева, прянул вперёд так, что поводок зазвенел, как струна сямисэна. Или даже виолончели.
Я поддёрнул несколько раз, приговаривая «Курт, рядом!» - но, чувствуется, ему больше нравилось быть незаурядной личностью. При этом ошейник — вполне обычный, не строгий-шипастый, но и было бы надо, мучить собачку?
Отпускаю вперёд метра на полтора, командую: «Курт, ко мне!» Оборачивается в три четверти, сплёвывает сквозь брыли: «Да пошёл ты!»
Тут я позволил себе то, что многие зоопсихологи, наверное, сочтут крайне непедагогичным и психотравмирующим для собаки, роняющим её самооценку. Поскольку в их мире — если собачка стала притаскивать домой отгрызенные конечности, то надо не наказывать её, а разобраться, каких развлечений ей не достаёт, что она вынуждена отлавливать поздних пешеходов и отгрызать им конечности.
Я всё же решил, что Курту недостаёт некоторой взбучки. Поэтому, прицелившись, стеганул концом поводка по крупу, то бишь по мраморной его великодатской жопе.
Он застыл на месте, обернулся в крайнем изумлении.
«Спасибо за внимание, - говорю. - А теперь - «Курт, ко мне!»
И он вспомнил команду, подошёл. «Сидеть» (помогаю усесться). «Молодец, хороший мальчик» (поглаживаю, даю батончик «Марс», завалявшийся в кармане).
Дальше — он вспомнил и «рядом». Когда несколько раз я его отпускал, возвращал на «ко мне» (бить больше не приходилось), и он прикинул, что лучше просто выполнять требование «рядом», заодно освежив его в памяти.
В целом — он много чего вспомнил из базовых команд, да и я тоже (а то давно к тому времени с собаками дела не имел).
Когда вернулись, Катюха поблагодарила: «Спасибо! А то, честно, в такой гололёд да с бодуна — я бы просто его не удержала. Ну, ты же видел, как он тянет».
«Да, - говорю. - Видел. Это пока просто обычное любопытство его вперёд влечёт. А углядит что-то реально интересное — так тебя по асфальту протащит, что, как говорится, «до забора одни уши доехали». Подруга, ты соображаешь, вообще, что это не пудель и не такса? Что вот как-то управлять такой махиной нужно?»
«Ну, он же в целом-то добрый, спокойный. Только что неуёмный».
«Поверь, можно и нужно его «унимать». И мы кое-как над этим поработали».
Вскоре, правда, Катюха укатила по обмену в Израиль (она по семитским специализировалась), а Курта отдала папаше, заслуженному военному переводчику, и тот-то, думается, по-любому с этим «чудищем-баскервиллищем» нашёл общий язык.
Вообще же, это для меня, повторю, совершенно дико, когда хозяева позволяют своим «тузикам» забивать на такие базовые команды, как «ко мне», «рядом», «фу». Я против того, чтобы делать из пса этакого «голема», всецело послушного приказам и не имеющего никакой личной жизни, но вот некоторые вещи он всё-таки должен понимать и выполнять безусловно.
И тут, конечно, напрашивается прямая аналогия с детьми. Вот на что похоже поведение собаки, которая тянет своего хозяина как некое «охвостье поводка», наплевав на все его «рядом» и «ко мне»?
Это примерно как если б я усадил Лёшку за руль своего Туарега, а он бы втопил по встречке за двести.
И вообще-то, он хорошо водит, он проходил всякие экстремальные курсы, он мог бы, наверное, избежать аварийных ситуаций и при такой манере езды — но мне это просто нафиг не нужно. Это признак дурачины — так ездить без крайней необходимости.
Поэтому я бы вежливо, но настойчиво попросил бы его принять вправо, прижаться — а потом поинтересовался бы, чего такое он курил, что решил, будто передо мной можно так выделываться?
Но в отношении Лёшки — это, конечно, чисто умозрительная ситуация. Он не пай-мальчик, он может быть тем ещё хулиганом, но он — не идиот.
То же самое можно сказать и про любую мало-мальски вменяемую собаку при мало-мальски вменяемом хозяине. Она может немножко хулиганить, но демонстративное наплевательство на базовые команды — это свидетельство чьего-то идиотизма: то ли собаки, то ли хозяина (последнее — вероятнее).
И в принципе это правильно, что нужно заставить собаку считаться с собой, слушаться хотя бы в таких базовых вещах, как «ко мне». Но вот насколько полезны здесь те или иные поводки — честно, не знаю.
Иные медийные гуру рекомендуют для обучения (вернее, для коррекции) те или иные «удушайки», то есть, тонкий корд, который заводится прямо под уши и под основание челюсти, но — я не знаю.
В принципе, это «ринговые» поводки, использующиеся на выставках. И там их применение оправдано. Много всяких призовых собачек, которые взволнованы обстановкой, которые чувствуют, вообще-то, что являются здесь конкурентами (а не собратьями на тренировочной площадке), и когда эти «звёзды» сцепятся ненароком друг с другом или решат вместе скушать судью — надо как-то мгновенно их усмирить. И вот можно держать специально обученного человека с заряженным дробовиком — но поводок-удушайка представляется гуманней в данной ситуации.
Хотя в принципе он может быть опасен для здоровья собаки. Да, он воздействует на уязвимые её зоны — но потому и опасен, может чего-то там поломать.
Да и в любом случае, цель — чтобы собака реагировала на «ко мне!» в свой адрес вне зависимости от того, есть на ней поводок или нет. Чтобы мгновенно и с любого разумного расстояния её можно было вернуть к себе, избежав нежелательного развития конфликтной ситуации.
И я говорил как-то, что была у меня идея ультразвукового микродинамика в ухе, который запускается с пульта, издаёт заведомо неприятный для собаки звук, который ориентируется на дальномер по модулированному радиосигналу. То есть, вот отбежала собака метров на тридцать, безо всякого поводка, хочешь подозвать её — сначала голосом: «Бобик, ко мне!» Если болт кладёт — врубаешь этот сигнал ей в ухо. Попробует дальше отбежать — он сделается ещё интенсивней и неприятнее. Начнёт движение к хозяину — сигнал спадает. Технически — ничего сложного.
И мы на самом деле тестируем такие штуки, выявляя, не оказывают ли они какого-то слишком разрушительного воздействия на собачью психику. Хотя, вроде, нет. Ну уж в любом случае не хуже, чем душить их, рискуя поломать подъязычный хрящ или чего там?
Ну и все старинные рекомендации вроде «собаку нужно жёстко пиздить, для её же блага, чтобы уважала» - они сродни и таким же архаичным рецептам воспитания детей.
Да спору нет, важный приоритет — чтобы ты сделал свою продукцию безопасной для общества. Что собак своих, что детей своих. Вот только жёсткий пиздинг, как показала практика и статистика, не является годным средством к тому. Ибо ты можешь запрессовать то или иное живое существо в полнейшее подчинение, сломать его по всем линиям, и оно будто бы совершенно безопасное — а потом выясняется, что оно заделалось маньяком-беспредельщиком, благодаря такому «воспитанию». Ну и нафиг надо?
Поэтому нужна какая-то разумная грань между «Что я ещё могу сделать для ублажения твоего внутреннего мира, ибо твой комфорт ценнее всего в этой Вселенной, поэтому давай поговорим, какими ещё лакомствами я могу компенсировать твою моральную травму от удушения соседских козочек» и - «Не принесёшь мне в зубах тапки по первому же требованию — получишь ещё двести розог, и мне плевать, что ты человеческий ребёнок, что у тебя нет собачьего прикуса для ношения тапок — по моему приказу должен развиться!»
То есть, вот должна быть какая-то разумная грань между «эльфийством» и «гоблинством», что и можно было бы назвать «человеческим подходом».
Но что до собачек, то, хотя они бывают такие же яркие индивидуальности, как и дети, всё-таки следует принимать в расчёт и породные их особенности (когда сие известно). Прежде всего такую особенность — как «сворное» содержание охотничьих или охранных собак. Что вовсе не тождественно волчьей основополагающей ситуативной «стайности».
Свора — это формат, который задаётся человеком и им же «спонсируется». И собачья свора — это может стать местом интриг и разборок не менее жёстких, чем, скажем, балетная труппа театра. Нет, бритвы в пуанты друг другу собачки не подкладывают, конечно, но иногда норовят вести себя как «лающая челядь», только бы выслужиться перед хозяином, только бы приблизиться к кормушке.
Главное же — они и в деле, будь то охота или охрана, привыкли работать сворой. Что бывает и разумно. Да, две хорошо натасканные крошечные лайки — удерживают медведя. Одна вертится перед мордой, а стоит мишке на неё рыпнуться — вторая кусает за гачи. Так ему и приходится сидеть на жопе ровно, пока не подойдёт охотник и не завалит.
А десяток фил бразильских — могут тормознуть ягуара, который пришёл хряпнуть европейской культурки в виде телятины. Вот только эффективная их работа — она, опять же, состоит в том, что никто из них не будет особо геройствовать, подставляясь под убийственный удар лапы ягуара, а просто поднимут шум, окружат этого могучего кота со всех сторон, раздёргивая его внимание, тут выйдет дон Педро со штуцером да и положит вторженца.
Но вот я описывал свою первую встречу с той филой, когда ещё не знал, что это фила, а просто заехал в коттедж к подкрышному коммерсу, про которого думалось, что решил нас кинуть (нет, просто загулял). И я вхожу на территорию — а тут это чудо налетает, начинает обгавкивать.
Сразу замечу, это не есть поведение серьёзной охранной собаки. Это есть поведение деревенского пустобрёха. На что я тактично указал псине, прихватив пальцами за брылю и всунув щековину между верхними и нижними молярами, когда варежку распахнула. Замечу, это довольно универсальный приём гуманной фиксации хищников, когда не хочешь им вредить, когда просто нейтрализовать их хочешь. Он и на тиграх используется, а тот пустобрёх бразильского происхождения — всё-таки не тигр. Что ему очень полезно было понять.
Ибо вот это общее место, что собаки «сворного» генезиса, оказавшись в единичном экземпляре при дорогом хозяине — немножко едут крышей от отсутствия конкурентов своей породы, а потом — начинают потакать его иллюзиям. «Да, я такая. Я крутая. Я — вообще «умри всё живое», как про меня тебе и писали в рекламных проспектах». А поскольку на самом-то деле собачка сворная — она очень не уверена в себе, потому начинает «агрессивничать», чтобы себя саму, прежде всего, подбодрить. И это может добром не кончиться.
Тут вспоминается случай уже из середины нулевых, когда приятель «горделиво пожаловался» на своего алабая: «Это чистокровный туркменский волкодав, а потому у него просто врождённый антагонизм на всё, что хоть как-то напоминает волка. Вот и на немцев даже кидался пару раз, еле удержать удавалось».
Про себя отмечаю: «Ага. Будучи алабаем — конечно, это потрясающий героизм, кидаться на немцев. Но, однако, у собачки явные комплексы. И я не хочу, чтобы она порвала какого-нибудь немца, а также его хозяина, а наш друг Юра погряз в юридических проблемах».
Говорю: «Я, вообще, собирался на днях заехать к тебе на дачу, завезти документы, и я езжу сейчас с Нерри, нашим пёсиком, ибо оставить не на кого».
«А он на немца похож?»
«Немножко — да. Но он на волка тоже похож. Метис хаски с волком. Может, попробуем подружить собачек?»
Машет рукой:
«С ума сошёл? Я своего не удержу, если что!»
«А и не надо. Не держи. С моей стороны, если что, - претензий не будет».
И это было, конечно, феерично. Я подъехал, звоню Юре, мол, мы у ворот. Он предупреждает: «Блин, Тимур уже почуял твоего хаски, уже у калитки. Может, не надо?»
Подходим с Нерри — он тоже почуял Тимура, слышит его рык, по ту сторону забора. Реагирует совершенно философски.
Говорю Юре: «Ты подальше отойди — и не вмешивайся. И не бойся: всё нормально будет».
Открываю калитку, дальше — глазами Юры. Он видел, как его Тимур вызверился, изготовился в джихад против волков неверных — а тут всё произошло стремительно и комично, как в мультиках. Тимур подпрыгнул с разворотом — и несколько раз буксанул когтями по мокрой плитке. Потом лишь как-то сорвался с места, немыслимо извернулся и заполз под сарай на столбиках.
Юра спрашивает: «Это чего такое было?»
Объясняю: «А это Тимур увидел Нерри. Раньше только чуял — теперь увидел».
Юра: «Я тоже хочу посмотреть. Заходите... Ой, бля!»
Типичная была реакция на Нерри. Но мы с ним отработали методику установления контакта и доверия. Которая включала несколько «неуставную» команду «roll”. Которую я иногда подавал просто движением пальца. «Нерри!» Он оборачивается, покручиваю указательным пальцем, он припадает к земле, переворачивается на спину, в этакой истоме раскинув поджатые в локтях лапы, потом доворачивается на пузо, остаётся лежать. Типа, мы — няшки.
И это работало. Юра подходит, спрашивает: «А можно погладить?» - «Да, конечно. Нерри, свои!»
Из дома появляется американская кокерша, собачка Юриной тёщи, начинает кокетничать с Нерри. Она его не боится, ибо для неё-то всё едино: что Нерри, что Тимур, что даже обычный немец. Она привыкла надеяться на своё обаяние, а не на крутизну.
Тимур, между тем, издаёт серию звуков из-под сарая, которые со «среднеазиатского» переводятся так: «Пользуясь случаем, хочу гневно осудить такой отвратительный пережиток тёмных веков, как расизм в собачьих кругах. Это всегда мне было чуждо и глубоко противно. Вот когда ко мне в гости заходит друг, товарищ и брат волчьих кровей — я говорю ему по-нашему, по-туркменски: Mi casa es tu casa. А мне лично — и здесь вполне сухо и комфортно».
Юра взывает: «Да выползай уже, цербер: хорош Аид хвостом подпирать!»
В конце концов Тимур выползает, они обнюхиваются с Нерри, дружатся, и после этого — Тимур был очень спокоен, уже ни с кем не задирался, обрёл чисто дзенское такое отношение к жизни.
Хотя в принципе алабаи — это довольно «модные», но очень непростые собаки. Они здоровые, мощные — и они считают себя наследниками тех славных волкодавов былых времён. Но впечатление о своих предках — строят на основании рекламных проспектов.
Тогда как простые отношения между волками и овчарками — были, скажем, в Швейцарии. Где подходят волки к отаре, на пути встают бернские зенненхунды (похожи на «кавказцев», только ещё и трёхцветные такие «кошечки»), говорят «Ваш аусвайс, битте?», а волки такие - «Мы, вероятно, просто заблудились».
Но Восток — дело тонкое. Там всё было иначе. Там подступает к отаре стая волков, навстречу им выдвигаются алабаи, и говорят: «Так, вот здесь — будет ожесточённая битва. Но на северо-восточном краю — можно резануть и утащить трёх баранов. Одного, как договаривались, - в кустах у речки оставите».
Битва происходит, пыль столбом, шерсть клочьями, и чабан наутро умиляется: «Какие же молодцы вы, мои алабаи! Волки со всех сторон нападали — а только трёх баранов и смогли унести».
Алабаи же отвечают: «Но и то — потеря потерь для нас. Так этих волков ненавидим, что кушать не можем. Вот даже того барана, которого... А, ничего кушать не можем!»
Да, где у породы подразумевалась «сворность» - это могло означать и «коррумпированность». Это могло означать очковтирательство, изображение дутой преданности хозяину. О чём нынешние потомки могут даже и не знать — но просто не понимают, чего от них хотят хозяева. «Вы, это, были волкодавами, оберегающими овечьи отары? - Ну, типа того. - Так я могу рассчитывать на вашего сына? - А то! Поверь, ни один волк не сможет украсть у тебя барана и остаться безнаказанным. - Спасибо. Мне, как офис-менеджеру айти-компании, это очень важно. - Рады стараться».
Через полгода: «Вау, какой он свирепый няшечка! Так и бросается на всех — просто умилительно».
Через полтора года: «Блин, я боюсь его! Это ж полный отморозок!»
Ну и конечно, каждая собака — это яркая индивидуальность, но некоторые поведенческие предрасположенности — закладывались при формировании породы.
Из которых, впрочем, главная предрасположенность: если хозяин позволяет сесть себе на шею и помыкать собой, готовый ублажать любые капризы своей ненаглядной псины — конечно, она этим воспользуется.
Хотя, следует признать, по этой части собаки в любом случае сильно уступают кошкам. Ибо кошки — умеют захомутать и поработить человека за гранью месмеризма.
Вступая в дом, кошка говорит: «Вы мне все по жизни должны, поскольку я спасаю ваши амбары от мышей».
На что может последовать робкое возражение: «Но это, вообще-то, городская квартира на семнадцатом этаже».
Кошка лишь кривит мордочку. «Так, значит, контракт был, что я истребляю мышей в амбарах — а ни амбаров, ни мышей вы не предоставили. Мне что же, самой заняться разведением мышей в этой вашей халупе? Нет, вы просто должны уплатить неустойку. Теперь вы должны мне не по жизни — а на все девять моих жизней».
По сравнению с этим фелиноидным коварством — любое лукавство псовых выглядит совершенно по-детски.