Вот честно скажу, мало что раздражает меня в современном мире больше, как потуги кичиться знатностью своего рода. Мол, я не какой-то там, «Иван, родства не помнящий», я очень даже родовитый и представьте себе, дворянин. В частности, моя прабабка была аж целой фрейлиной, и дочерью камергера. Просто имейте это в виду, когда общаетесь со столь благородной особой. И наша фамилия «Защочкины» в действительности означала, что государь император, угощая нас на своих пирах, требовал кушать «за обе щеки». Ну, во всяком случае, так сказала моя прабабка, которая фрейлина».
Вот вся эта жеманная спесь кажется мне не то, что анахроничной, а и прямо-таки дурацкой.
Сам я, к сожалению, мало знаю о своих предках. Иные из них, судя по всему, были весёлые ребята, о которых хотелось бы знать больше, но история бывает туманна.
Тем не менее, я знаю доподлинно, что происхожу из очень простой семьи. Моим древнейшим достоверно известным пращуром был парень по прозвищу «Стрике» (а имени даже не сохранилось), что означало на норвежском работу с железом. Чем он и занимался, в широком профиле. Был и кузнец, и оружейник, и ремонтировал помаленьку, когда мог.
И он был другом ярла по имени Рольф и по прозвищу «Пешеход», поскольку его тушу не могла унести ни одна лошадь. Тогда это было нормально, что вот как бы военный лидер, ярл — а дружит с простым кузнецом. Потому что кольчужку тебе где покоцают — так лучше иметь талон на скидку.
Потом же этого Рольфа и вовсе изгнал из Норвегии король Харольд Прекрасноволосый. Уж не знаю, по каким причинам. Может, контракт на рекламу Проктор&Гэмбл не поделили.
И этот Рольф, отбыв со своими друзьями, включая «жестянщика» Стрике, решил обосноваться хоть где-нибудь. Хоть во Франции какой-нибудь.
Французский же король, узнав, что Нормандию заняли викинги, резонно решил: это значит, что больше они туда других(!) викингов не пустят, и вверх по Сене — тоже. А значит, всё не так уж плохо.
Поэтому он просто послал делегацию с извещением, что он делает того Рольфа полноправным герцогом Нормандии, но только если тот согласится провозгласить себя христианином (а это значит, что теперь можно убивать и грабить только во славу Христа), подровняет бороду и сменит имя на «Роллон», и его друзья тоже должны обозваться как-нибудь так, чтобы проканать за французских рыцарей.
Потом Рольфу объяснили, что про «подровнять бороду» - это была шутка, а прочие условия он охотно принял. Как и его братва. Надо теперь называться на манер французских рыцарей? Значит, надо. И тот же «Стрике» стал называться «граф де Ферье» (то есть, по-прежнему «жестянщик»).
Дальше потом много было занятного, ребята из нашего дома участвовали в разных событиях французской истории с той или другой стороны, а есть и британская линия Ферье, укоренившасяся там после Гастингса, но что точно скажу: в Революцию нас не вырезали, поскольку большей частью народ укрылся в родовом нормандском гнезде, а это та же Вандея. Во всяком случае, аристократию никто не трогал.
Потом, при Наполеоне, вышло интересней. Некоторые старшие члены нашего рода служили и бригадными генералами, но мне больше любопытен младший сын, лейтенант Артюр де Ферье. Он служил кем-то вроде инструктора при кавалерии. Показывал неожиданные и нетривиальные приёмы, которых нахватался от мамлюков. Можно даже сказать, он был «инструктором наполеоновского спецназа», драгунских отрядов, способных действовать малыми группами, в том числе — в тылу противника. То есть, делал ровно то же, чем занимался Денис Давыдов со своими гусарами. К слову, он, Артюр, неплохо выучил русский — даже учил этому языку свою будущую жену, когда на её Родине оказалось, что этот язык востребован.
И тут не важен политический момент, насколько спровоцированным или неспровоцированным был поход Наполеона в Россию, но кончился он довольно плачевно для значительной части Гранд Арме. Мой этот предок, Артюр де Ферье, конкистадор-неудачник, оказался в русском плену вместе со многими своими камерадами. И то ещё была не худшая участь, но в плену ему довелось пережить много тягот и невзгод. Включая даже сексуальные домогательства. И от двух княжён сразу.
Да, судя по картинам, он был симпатяшкой. Белокурый, с томными усиками... по-французски, опять же, мог изъясняться совершенно (да и по-русски худо-бедно).
Дошло до того, что брат одной из княжён, пылкий мальчик, вызвал Артюра на дуэль, обвинив в «злоупотреблении доверчивостью сестрицы» (хотя там ещё большой вопрос, кто чем больше злоупотреблял, и злоупотреблял ли вовсе). И что мог сделать этот «спецназовец», Артюр? Примерно то же, что потом Базаров с Кирсановым — прострелил мальчишке ляшку. Тот же, сохранив свой выстрел, сказал: «Я бы поразил вас в сердце, когда бы не был уверен, что пуля отскочит от него, словно от камня» (Он бы ещё много чего мог наговорить, но там-то уж доктор им занялся).
Возможно, испытывая неловкость из-за этой истории с братиком, Артюр женился на его сестре. Хотя с другой княжной — тоже вёл активную переписку ещё десятилетиями, но она, видимо, считалась дружеской.
В принципе же, они были счастливы в браке и прожили долгую жизнь, чуть ли не до Крымской, где бы Артюру предстояло выбирать, чему он больше сочувствует: нерасторопности Меншикова — или третичной наглости Наполеона Третьего.
Известно, что один их сын решил жениться на мулатке и уехать в Бразилию, где бы они давали концерты: она пляшет, он играет на гитаре. Женина родня, все эти благообразные русские князья, были в шоке, но Артюр сказал: «Примерно тем же я занимался в Египте, разве что без гитары и мулаток. Во-вторых, не такая уж она и чёрная (уж не знаю, процитировал или предвосхитил он Мопассана). А в-третьих, у нас ещё много детей, поэтому дадим этому скромный пансион и пусть катится к своим мулаткам и ягуарам».
До ягуаров, правда, тот парень со своей мулаткой не докатились, осели в Калифорнии, где какой-то угрюмый старатель расплатился за билет купчей на участок, считавшийся дохлым, поскольку в намыве золота не было. Через год он стал стоить как тысяча биткойнов, поскольку обнаружили жирную жилу в пещере. Состояние того парня (и его мулаточки) перевалило через всё, что оставалось у нашего семейства в России (а это было немало). Он честно пытался поделиться с родичами, переписать на них долю, но Артюр ответил: «Ты, верно, поехал в Новый Свет не для того, чтобы сковывать себя старыми узами, мой мальчик. И я, на самом деле, горжусь твоей решимостью. Так будь же последователен в ней! Мы же, смею тебя заверить, не голодаем».
И это было правдой. Хотя сам Артюр почти ничего не привёз из Франции, кроме прононса и титула, русские княжны, что его жена, что жёны его детей — были из обеспеченных семейств. В общей сложности на конец пятидесятых у нашего семейства было больше тысячи душ. Что, может, не так и много, но и точно не мало.
Когда грянул Манифест — по нам он особо не ударил. Крестьяне продолжали жить на земле, продолжали платить за неё, а что теперь сделались преступны какие-то садистические измывательства над крепостными (строго говоря, они и раньше были преступны) — так нас это вовсе не интересовало, мучительство и измывательство.
Но в нашей семейной истории был один анекдот с помещиком, который всё поставил на крепостную зависимость и погорел на Манифесте. Он почти на всё своё состояние накупил по деревням молодых, но толковых девушек, завёл школу, где их учили рукоделию, имел уже сотни готовых белошвеек - как тут грянул Манифест.
Конечно, он не сразу отменял всю и всякую зависимость дворовых, но здесь уж сразу пошли разговоры: «Захотим — будем работать, а не захотим — к другому барину уйдём!»
Но у того «дрессировщика белошвеек» была, на удачу, дочь на выданье, и как раз княжна, что нашим и требовалось. Поэтому со своими капиталами — наши спасли его предприятие очень быстро: «Да, уйти ты, девочка, можешь, куда угодно, но вот захочешь ли уходить с такой уютной мастерской, где даже есть общежитие (по тем временам это было круто) и снимать комнату из своих, которые и добудешь ли ещё?»
К Революции же гордые отпрыски моего рода — подошли, в общем-то, теми же изнеженными дегенератами, что остальные. Кто-то погиб в Гражданскую, кто-то уехал, кто-то и остался.
Вот прадедушка тогда совсем мальчишкой был, учился в Пажеском Корпусе, но на самом деле мечтал заниматься геологией. Куда и переметнулся, а вскоре, уже в тридцатые, возглавил золотодобычу по всей Туве. Там и Дедуля вырос, на приисках, и Батя тоже. Отсюда довольно специфическое отношение к оружию: «Ну, кому попало-то оно давать не надо: ни дитю малому, ни скаженному. Но ежели тебе уж годиков аж десять и пошёл ты в тайгу по ягоды да повстречал медведя — ты ему что, про Конституцию толковать будешь? Нет, тут уж не только можно, а нужно, чтобы у каждого пацана винтовка была, чтоб других выручить».
Вообще же, про прадедушку я знаю мало, но, кажется, это был чуть ли не единственный человек в СССР, на самом деле уверовавший в построение коммунизма. Будучи по делам в Москве, он отказывался от положенной ему спецмашины, говорил: «Это в тайге без газика не проедешь. А по Москве — и на трамвае можно». То же и с костюмами, и со снедью. Говорил: «Да мне плевать на эти их «спецраспределители». Они себя, видать, этакими аббатами в Средневековой Франции возомнили. Вот только я — жить буду так, как будто всего этого нет».
Зато с Дедулей лично общался, дитём, и был он человек очень героический (от Сталинграда до Бреслау прошёл), и очень циничный. Вот как увидит в телевизоре, мол, мы обязаны ветеранам за то, что сражались, чтобы мы были живы — так и разражался «ответным адресом». «Да, вот как же про тебя-то, киса, такую хорошенькую, можно было не думать тогда в окопе? Правда, может, ты не всё захочешь знать, что мы тогда о тебе думать могли (и ты, Артёмка, уши тоже закрой!)»
Говорю (штампом): «Но разве не за то вы сражались, чтобы мы были живы?»
Дедуля закуривает трубку, отвечает задумчиво: «Да как бы тебе сказать? В школе только не повторяй — но вообще это противоестественно, рисковать своей жизнью ради тех, кого и близко не знаешь, кого, как сейчас говорят, и «в проекте нет».
Говорю: «Но рисковали же?»
Отвечает: «Да, было дело. Но как бы тебе объяснить? Вот Советская наша Власть — она дрянь, она сволочь была. Всё, что ты услышишь про неё плохое — скорее всего правда. Но это всё же наша власть, наше порожденье. А немец — свой «орднунг» несёт, который для нас всяко хуже будет. Поскольку немцы нас вообще за людей не считали. И вот когда приходит «заботливый свинопас» - его и встречают винтовками».
И то были беседы с родичами по отцовской линии, запомнившиеся мне. Может, если б довелось поговорить с Артёром де Ферье, первым покорителем снежных глубин русских княжён, то было бы ещё интересней.
Но в любом случае для нас это — исторический анекдот, не более того. Помню Батя как-то сказал: «Да брось ты и думать о древности нашего рода. Стоит какому-то рыцарю отлучиться на войну — и вместо Рюриковичей получаем Конюховичей».
И я ничего не имею против, я даже порадовался бы за столь удачливого конюшенного мальчика (это называется «естественный отбор»), но всё же заказал и провёл ДНК-анализ. По игрекам, ибо во всём остальном -там-то ясно, что мешанина будет.
И вот получилось, что если какой-то ушлый подмастерье подсидел патрона на супружеском ложе, то очень рано, и тоже будучи выходцем из Норвегии. Потому что дальше эта линия по игреку идёт непрерывно и, более того, у британских Ферье, вторгшихся в 1066 году вместе с Вильгельмом, линия та же самая.
И это просто занятный факт, что каким-то чудом мужнины игреки сохранялись так долго, но — не более того.
Основной-то массив свойств задаётся вовсе не половыми хромосомами (их всего две из 23 пар). И по общей-то генетике — конечно, у меня та ещё мешанина, если не брать даже французский период, а только русский, где за этого Артюра и его потомков княжны «одна другой княжнее» сватовалась?
Но что такое русские княжны? Татарва да ляхи, да немножко немцев к тому времени. Соответственно — вот это всё сидит у меня в генофонде, но не жужжит.
А матушка моя — она из архангельских поморов. Буквально сбежала оттуда на докторшу учиться — и выучилась. Потому что эти задержавшиеся в развитии новгородцы в устье Северной Даины — очень специфическая публика.
Из серии «Да вот Михайло Ломоносов сын бывал на той Москве, и говорит, что все они там дурни, да и сам, когда б ума имел — кормщиком, что ли, стал бы, а не вот воздух на Венере считать».
И по матушкиной линии — в принципе можно было бы колен да десять просчитать, но больше. У барышень — игрека нет, для начала.
Зато вот когда я слышу про древность чьего-то рода, типа, ещё Елизавета Петровна доверяла только нашей пра-пра-бабуле левретку свою любимую чесать — так и подмывает сказать: «Ну, у нас-то не всё так изысканно было. Мой предок был просто кузнец и друг Рольфа Пешехода, который потом стал Роллоном Нормандским. А его потомок, через век с лихом, Вильгельм, который, говорят, был бастард, но харизматичный — так вот он завоевал Англию. Ну, это королевство такое, слышал, да? И какие-то их моих предков участвовали в том завоевании, какие-то нет — но вот сейчас я бы хотел больше подробностей про левретку услышать».
Странно, но люди затыкаются волшебным образом. Даже если хотели сказать «мы, Юнусовы, государю с шестнадцатого века служим» или «мы, Корчинские, с семнадцатого». Ибо понимают, что мне это неинтересно, в какой век очередную левретку князёк московитский к ноге своей мясом поманил.
Да и вообще древность рода, когда она известна — то разве лишь для анекдотов. Там много может быть забавных историй — но не более того «многозначительности».
Если же всерьёз к этому начать относиться, к своей родовитости, то тут же возникает вопрос: вот есть парень из детдома, который вообще нихрена о своих предках не знает. Тем не менее, он хорош в чём-то. А ты? И как ты ему своё «голубокровие» расписывать собираешься, кроме как в иронических тонах?
Ладно, иногда детдомовским помогает создание искусственной биографии из принцев да принцесс (а не той запойной мрази, что там обычно бывает).
Но это упражнение для совсем уж мелких, чтобы преодолеть стресс. Ближе к тинейджерству — надо всё-таки понимать: ты — это то, что есть ты, лично, а не фамильные портреты у тебя за плечами.
И вот поэтому так забавно «дрочерство» уже глубоко немолодых дяденек на своё старосветское происхождение. Ладно, коллекционеры какие-то — им это для работы бывает нужно: объяснить, откуда у них та или иная цацка. Но просто вот сидит вполне себе успешный, сам по себе, чел, и растирает, какой у него древний род. Вот это — смешно просто.
Сам я, сообщив кое-какие сведения из нашей семейной биографии, никакого культа из этого никогда и близко не делал. Да наши вообще решили в конце девятнадцатого века «обрусить» фамилию, сменить с «Ферье» на «Железнов» - и ради бога.
Я сейчас — ни ту, ни другую фамилию не «форсирую». Я стремлюсь к простоте. К максимальной простоте. Типа, звонишь в какой-нибудь Пентагон и говоришь: «Это Артём. Мне нужно поговорить с генералом таким-то». - - «Но он сейчас занят, и какой именно Артём? –- Думаю, когда он освободится — поймёт, какой именно Артём - – Он уже освободился, пожалуйста, оставайтесь на линии, Лорд Артём».
Что ж «Лорд Артём» - на этом я никогда не настаивал. И я рассматриваю это как прозвище, а не как титул. Поскольку своё отношение к титулам, к именитостям-знаменитостям, ковыляющим из глубины веков — я высказал нынче.
P-s.: Да, вот ещё забыл здесь рассказать (хотя рассказывал в иных местах), как ребята, мои бывшие невольнички, а ныне имеющие фирму по три-д моделированию и принтингу, подогнали мне на прошлую днюху "иноностас" моих предков. Где и реальные были, воссозданные с картин, и, и - вплоть до Кроманьонских времён, но тоже с историями. довольно стёбными.
Вот на это - память предпов и годится, для стебалова, преимущетвенно.
Слишом серьёзно принимать, будто бы люди, тебя не знавшие, за тебя как-то бились самоотверженно - путь к безумию. Они могли биться против чего-то, и порою это была не фигня, но вообще - let bygones be bygones.