Какой язык самый-самый индоевропейский? (Часть вторая)

Вот «к», «г», «х» - это «задние» звуки. Они формируются ближе к горлу, язык ничего не трогает. То же — и твёрдые гласные.

А «ц», «з», «ш», «ч», как и мягкие гласные «е», «и» - это «передние» звуки. Просто обратите внимание, в каком положении ваш язык, когда их произносите.

Ну и конечно же, в каждом языке есть свои представления о приемлемых или неприемлемых звукосочетаниях, это бывает и вопросом культурных традиций, но в целом люди стремятся к тому, чтобы меньше напрягаться, когда говорят. А когда после «к» или «г» идёт мягкое «е» или «и» (в действительности, есть очень много вариантов этих звуков) — это немножко неудобно, выговаривать сразу и передний звук, и задний. Если б это было удобно, у нас, наверное, были бы слова вроде «логь» или «текь» (не важно, что бы они значили). Но у нас есть «ложь» и «течь».

И вот это естественное стремление заменять задние согласные на передние, когда этот согласный смягчён тоже передней гласной — и называется «палатализацией». «К» переходит в «ц» (иногда в «кс»), далее в «с», или в «ч», далее может в «ш» (вот как в «что» перешло). «Г» - в «ж», «з». Ну, бывает, конечно, своя специфика в данных процессах — но направление такое.

Так вот, для всех славянских отмечается переход «к» в «ц» в позиции перед звуком, который на письме выражался ятем («рука» - «на руци»), «г» в «з» перед тем же звуком («нога» - «на нози»). Это общий был переход, для многих слов. А что в современном русском говорят и пишут «руке», «ноге» - считалось, что просто следствие унификации, чуть ли не принудительной, с именительным падежом, хотя изначальная форма должна была быть палатализированной, «руце», «нозе».

Когда же стали изучать новгородские эти берестяные грамоты, где люди писали в целом так, как говорят, ни к чему не принуждаемы - был некоторый шок. Потому что выяснилось, что эта Вторая Палатализация, общая для всех прочих славянских, новгородцев просто не коснулась. Они запросто говорили и писали «на руке», а не на «руце». Что потом и вошло в современный русский, которой представляет собой смесь древнерусского языка Киевской Руси (ростово-суздальского его диалекта) и новгородского (ну и ещё, конечно, очень сильное влияние церковнославянского, староболгарского).

Это давало основания заподозрить, что ильменские словене, потом заделавшиеся новгородцами, откололились от общеславянского массива раньше, чем там произошла эта палатализация. Потому их язык и сохранил более ранние формы.

Но это, впрочем, логично. Да, вот та часть индоевропейцев, которые осели в тех Припятских болотах — варились в своём соку, размеренно и неторопливо, пока всё-таки не окрепли и не созрели для экспансии. Но куда? На запад, к Висле? Там германцы, к тому времени довольно серьёзные ребята, и на Октоберфест туристов тогда не звали. На юг, вниз по Днепру? Там начинаются степи, а значит — конные кочевники. Вообще туши свет.

Первое направление, которое могли и должны были освоить славяне — северо-восточное, к Ильмень-озеру. Да, там тоже есть в лесах люди, но это сравнительно отсталые (даже по сравнению с тогдашними славянами) финские племена, и с ними проще договориться.

Заметим, более развитых ребят из этой группы, тацитовых «эстиев», живших прямо у Балтики - славяне тогда трогать не пожелали. Поэтому Эстония до сих пор сохранилась. Пришлось забирать на восток от них — на Ильмень, Волхов, Ладогу, всё такое. Холодновато немножко, но и рыбка есть, и шкурки по лесу бегают, и мёд, и — близость к балтийской торговле, всё же. Которая и до классических викингов-варягов была, естественно. А доступ к шведскому железу от тамошних купцов — дорогого стоил. В исходных-то славянских землях с металлами туго было.

Ну и случилось ровно то, чего следовало ожидать. Что первые славяне, отделившиеся от своего «ядра», пошли именно на северо-восток. И они сохранили в своём языке некоторые наиболее древние черты праславянского.

Но вот насколько древние? И тут реальным шоком стало это самое «келый» вместо «целый». Которое повторяется в новгородских грамотах, это не случайная описка — они реально так говорили.

А это — касается уже более древней палатализации, произошедшей в прародине индоевропейцев. По которой проводят эту очень важную изоглоссу («водораздел» между языками, претерпевшими некий сдвиг, и не претерпевшими), условно называемую «кентум»-«сатем».

Что это такое? Вот знаете, как будет «сто» по-английски? «Hundred”, да. И во всех германских — что-то вроде. Как думаете, связано с русским «сто»? Думаю, связь не очень очевидна. Между тем, она есть. Если учесть, что собственно «сто» в германских — это hund (а red – так, приблудилось, как в русском «ня» к «сотне», тут не будем вдаваться в подробности). Также следует учесть, что в латыни «сто» называлось «кентум». Да, в классической латыни «с» даже перед мягкими гласными читалось как «к», а не «ц». Поэтому — не «Цицерон», а «Кикеро», в действительности. И «вени, види, вики».

Ну и ещё следует учесть, что в авестийском (языке культовых зороастрийских текстов) сто называлось «сатем». А в санскрите - «сатам». И ещё учесть, наконец, что в современном русском слове «сто» явно есть беглая гласная, которая легко восстанавливается по косвенным формам. «Более двухсот». То есть, древнерусская форма была - «съто» (где ером обозначена краткая гласная, средняя между «о» и «ы», потом ставшая жертвой пандемии, известной как «падение редуцированных»). А такое звучание - уже довольно близко к древнеиранскому авестийскому «сатем».

И вот ещё в девятнадцатом веке очевидно стало для лингвистов, что все эти слова, связанные с «сотней» в разных языках — родственны. Но принципиальный момент — начальный согласный звук. То ли «к»-образный (который в германских перешёл в «х», в духе общей моды), то ли «с»-образный. Ибо ясно, что «с» в «к» перейти не мог. См. выше про чисто такие физиологические причины палатализации согласных перед мягкими гласными. Значит, звук «к» в слове, означающем «сто» (и ряде других слов), был в более древнем общеиндоевропейском, когда эти ребята ещё тусили там на «Донбассе». А потом, через века, перешёл в «с».

И так замеряется, по современным индоевропейским языкам, в какой момент их предки вышли с ПИЕ прародины. То ли до того, как там «к» в слове, означающем «сто», перешло в «с», то ли после. Так и делятся на «кентум» и «сатем».

Все индоевропейские языки к востоку от той прародины — они сатемные. То есть, они вышли оттуда, «из Донбасса», в довольно поздний период. Где-то три-четыре тысячи лет назад, когда уже «на Донбассе» говорили с начальным «с», а не «к», в тех словах, которые затронуты были этим фонетическим переходом.

Это, повторим, объяснимо логически. Чтобы двигаться через степи на восток, к Иранскому нагорью — нужно уже очень хорошо подружиться с лошадками, развить тележное и колесничное дело. А без лошадок, телег и колесниц — там делать нечего, в тех степях.

Поэтому авестийский и санскрит — отражают более позднее состояние праиндоевропейского.

Ну а славяне при этом считаются (считались) новейшей волной переселенцев на запад из «донбасской» прародины, поскольку они будто бы строго «сатемные». Ну, «съто» ведь.

Однако, вот это открытие в новгородском «келый» вместо «целый» - заставляет пересмотреть датировку исхода славян с ПИЕ прародины. Поскольку этот-то переход «к» в «ц» — считался очень древним. То есть, он должен был реализоваться в очень древние времена и вот там, «на Донбассе».

Эти данные позволяют предположить, что праславянский язык был скорее «кентумным», нежели «сатемным», а некоторую «сатемизацию» претерпел, возможно, под влиянием соседей, тех же скифов-сарматов, ираноязычных конных кочевников, что вернулись в причерноморские степи.

В конце концов, вовсе не факт, что у тех первых праславян, которые, выйдя из «Донбасса», осели в Беларуси — вовсе имелось какое-то ёмкое слово для обозначения «ста». Ну, по их уровню экономического развития — его могло и не иметься. Или как-то вовсе по-другому называться. И это необязательно должно быть признаком какой-то «имбецильности».

Серьёзно, вот что бы вы могли сказать про народ, который в двадцать первом веке обозначает число 90 — как «четыре двадцать десять»? Что это какое-то дремучее «мумбо-юмбо»? Ну, почти. Французы, конечно. Которые, в данном случае, следуют галльской (кельтской) традиции счёта двадцатками.

Это к тому, что счёт свыше десяти — вообще неочевидная, не подчиняющаяся единой системе фишка в индоевропейских. Вот в пределах десяти — да, есть «сквозные» соответствия («три» - везде угадывается). И такие числительные — не заимствуются, только деформируются довольно причудливо внутри языка под влиянием соседних (как в немецком наше «четыре» и испанское «куатро» стало «фир» под влиянием соседнего «фюнф»; в смысле, корня-то одного эти четвёрки во всех этих языках). А слово для обозначения 100, как по определению составное — оно могло быть в праславянском, но могло не оставить следов, когда его заместило «сатемное» слово от ираноязычных тех же скифов, которые, так или иначе, контактировали со славянами.

И какие это имеет последствия, признание славян скорее «кентумными», нежели «сатемными»? Ну, для начала, теперь славяне могут претендовать на мировое господство, конечно же. Но это будет никому не интересно. Поговорим — о более интересных вещах.

Итак, то, что я рассказывал до сей поры — здесь никаких фантазий. Ничего такого, что бы противоречило современным научным представлениям. А вот дальше — я позволю себе одно допущение, идущее вразрез с общепринятыми представлениями в лингвистике.

Именно же — по такому частному вопросу.

Вот хорошо известно в славянских языках такое явление, как чёткое соответствие в восточной, западной и южной ветвях полногласных и кратких форм корневых сочетаний «оло-оро» (ну и «еле-ере»). То есть, в русском (и украинском) «золото», в польском «злото», в южных - «злато». То же - «голод», «глод», «глад». Или - «голова», «глова», «глава». Да во всех случаях.

Ну, естественно, речь о древнерусском, где не было никакого сосуществования «золото-злато» до прихода южной формы через церковнославянский, а была только полногласная.

И вот на данный момент в лингвистике считается, что эта полногласная форма в русском — позднейшая инновация по отношению к праславянскому. Что там произошло явление, называемое «метатеза плавных», и вторая гласная в корне добавилась вследствие новых представлений о благозвучности, возникших, возможно, под влиянием соседних финских языков, где вообще нет закрытых слогов. Соответственно, общая праславянская форма реконструируется как «голва», «золто» и т. д.

Почему не допускается при этом более логичная, казалось бы, мысль, что именно полногласная форма, сохранившаяся в древнерусском (а это самый консервативный, самый архаичный из всех славянских) — была изначальной?

Потому что прослеживаются соответствия и с другими индоевропейскими. Ну, русское «голова» и латинское «caput”, и староанглийское heafod (потом стянутое до head) – это же одно слово (я не шучу). Ладно, если в случае с «головой» это не так бросается в глаза, то «золото» - “gold” уж очевидно родственные.

Соответственно, исходная праиндоевропейская форма реконструируется с оглядкой на латинские, греческие, ирландские, готские формы, поскольку считается, что эти языки вышли из более раннего состояния ПИЕ, чем славянские.

Но если это не так? Если как раз древнерусские формы не только что лучше сохранили «исходник», вследствие очень медленного развития языка, но и сам по себе их «исходник» отображает более древний вариант ПИЕ?

Однако, в это трудно поверить для вот таких полногласных форм вроде «ворог», «голова», «голод» - потому что вообще как-то длинновато для корня. Корни-то, тем более у базовой лексики, обычно коротенькие. Потому что они часто используются, на них наверчиваются флексии, составные конструкции порождаются — поэтому корень ещё и стягивается обычно (вот как heafod до head).

Но если именно это и произошло в праиндоевропейском с той же «головой»? Вот была «голова», с полногласным этим «оло» - и в этом виде ушла в праславянский. Потом прошла лет тысячу, «оло» редуцировалось. «Р», «л» - это такие фонемы, которые могут при некоторых языковых сдвигах огласовываться или вовсе утрачивать звучание — ну как «р» очень мягко звучит в немецком и зачастую вовсе никак в английском, как в украинском и польском «л» во многих позициях тяготеет к «в» на грани «у». После этой редукции и с рядом ещё кое-каких сдвигов (всё ещё на ПИЕ прародине) «голов» превратилось в «кап». К этому присобачился новый суффикс, ut — и в таком виде пошло уже в латынь, в германские, потом в санскрит.

Но наиболее древняя форма — сделаем такое смелое допущение - именно «голова». Как и во всех этих словах, имеющих в русском полногласное «оло-оро», а польском «ло-ро», в чешском и южнее - «ра-ла».

Но это слишком длинно для корня, «голова»? Сделаем ещё более смелое допущение. А именно, что это корень и суффикс. То есть, корень «гол», суффикс «ов». Что они значат (тем более — значили тогда, тысяч пять лет назад) — пока не будем морочиться. Хотя суффикс «ов» и сейчас не чужд славянским.

Теперь возьмём слова «голод» и «холод» (которые того же свойства, имеют краткие формы в других славянских ветвях). Так же их почленим, выделив суффикс «од». Да, полное, конечно, лигвофричество, с филфака меня бы выгнали, если б в курсовой такой разбор сделал — но мы же забавляемся, не так ли?

А потому — наберёмся ещё больше наглости. Предположим, что «гол» и «хол» - это итерации одного и того же корня. Возможно, диалектные разновидности. Прародина ПИЕ — это довольно большой регион, там неизбежны были диалектные различия, и племена могли накатываться друг на друга, привнося в общий язык то же слово в чуть ином виде и с чуть иным значением.

Но в принципе ведь для земледельцев «холод» - и означает «голод». Поэтому можно предположить общее для этого корня «гол» значение, семантически связанное с «уязвимостью», «лишённостью». И вот нет ли здесь связи со словом «голый», тоже сохранившимся в славянских?

Тогда, кстати, и «голова» сюда вписывается как, скажем, самая уязвимая часть тела, которую опаснее всего повредить, потерять. Натужно? Ну, не буду настаивать. Семантика да этимология — то такое. Вот как объяснить, что брюхо стало называться «жизнь», в смысле, «живот»? Между тем, случилось же в русском.

Хотя «голову», вообще-то, пытались сопоставить с «голый», но по-другому. Что «голый» могло происходить от «головы» как чисто обритый, до черепа. А если наоборот? Ну вот, допустим, они обривали голову и, значит, это то, что оголяют?

Для чего вообще могут быть нужны такие игры со словами, эта праиндоевропейская угадайка? Ну, проблема с этими ПИЕ корнями — в том, что они кое-как реконструируются, из языков-потомков, но дальше — стена. Поскольку неясно, откуда сами-то эти корни появились и как могут быть связаны с другими языковыми семьями уже на ностратическом уровне.

Если же сделать это смелое допущение, что в древнерусском лучше всего уцелели некоторые формы, пришедшие из древнейшего состояния ПИЕ, да попробовать почленить их — можно внести коррективы в представление о том, что следует искать в других языках. Ну, одно дело искать там что-то похожее на «капут», а другое — что-то похожее на «гол», если допустить, что «голова» была древнее, чем «капут», и только со временем в него превратилась.

Ну-ка, попробуем ещё поразвлечься. Вот я совершенно не знаю финского, но — заглянем в словарик.

Для начала возьмём слово «пламя» (оно же «поломя» в древнерусском).

Гхм. Видим слово palaminen.

Нет, это слишком хорошо — такого полного соответствия быть не может, по прошествии стольких-то тысячелетий от расхождения предков уральской и индоевропейской семей. Думаю, очевидно, что это позднейшее заимствование из русского, уже в Новое Время.

Да, играя с финским — нужно иметь в виду, что он долгое время находился под очень сильным влиянием сразу двух индоевропейских языков — шведского и русского. Да и немецкого тоже.

Но вот слова polte (огонь) и polttaa (жечь) могут быть связаны с предположительным корнем «пол» в «полымя» (если мы решили считать суффиксом всё, что идёт после «р» или «л» в таких славянских словах с чередованием полногласия и неполногласия).

Возьмём «голову». Искать будем что-то, похожее на «гол». Смотрим. Находим keula (голова, лоб). Заимствование — или всё-таки родство на каком-то доиндоевропейском уровне?

А «гол-од»? Есть haluta (вожделеть, голодать). Но это-то может быть и заимствование, наверное. Слишком уж похоже на «голод».

Смотрим «хол-од». Kylmuus (кюльмюс). Холодный — kylma. Как будто прямо из английского cool. Что, конечно, невероятно. Да, молодёжь может говорить «кульный» - но не в значении «прохладный». А вот корреляция с «хол», который мы выделили как корень в «холоде»?

Посмотрим «вор-ог». Синонимов словарь даёт немного — что неудивительно при историческом миролюбии финнов. Vihollinen. Интересно, там можно вычленить «vih” и сопоставить с корнем «вор»?

Ладно, это уже несерьёзно — когда я вообще ни в зуб ногой в финском. Да и сравнительный лингвистический анализ, естественно, не так делается. Это чистейшая аматёрщина, конечно.

Но сойдёт как развлечение и упражнение в доказывании того, что русский - «самый индоевропейский», что аж ностратические соответствия легко прослеживаются.

И базис таким образом подводится всё-таки более осмысленный, чем в этих лингвофрических построениях, типа, «Ниневия — это «Новая Невия», потому что просто «Невией» назывался Питер в кроманьонские времена».

Однако же, особо оговорюсь, я ни в коей мере не претендую на некое лингвистическое открытие, имеющее научную ценность. Полагаю, такие реконструкции с полногласной формой в древнерусском как с предположительно более древней да ещё и членимой — предпринимались и до меня. Это ж очевидное искушение. Но, вероятно, есть причины, почему такие реконструкции были сочтены неудовлетворительными. Разумеется, научные причины, а не политические или идеологические — на эту-то суету лингвистам плевать.