Можно сказать, Лене Авериной не повезло. Она была единственной дочерью крупного российского олигарха. Хотя, с какой стороны посмотреть. С одной стороны, конечно, всё очень скучно и пресно, с другой — всего в достатке (но до такой степени, что даже ближайшие подружки не понимают, как всё скучно и пресно).
Как и всякая дочка настоящего олигарха, Лена, конечно, с детства мечтала о киднеппинге. И в шестнадцать мечта её сбылась. Но это было ужасно. Какие-то негодяи напали у спорткомплекса, куда она ходила, вырубили охрану, её саму затащили в, страшно подумать, «Жигули», потом этот жигулёнок загнали в фуру, чтобы выехать из Москвы, а потом две недели держали в какой-то дыре, на втором этаже дома в заброшенной деревне, и пусть сам дом был новый и сравнительно благоустроенный, но там, на втором этаже, был только санузел с душем и никакого джакузи.
Тюремщик, предложивший называть себя «Говардом», мог бы показаться вполне любезным, но наотрез пресекал любые Ленины попытки познакомиться с ним поближе. К тому же, был тот ещё зануда. Заявил, что если уж она занимается теннисом и гитарой, то нельзя прерывать занятия — и мучил её не лучше прежних наставников. Да ещё заставлял практиковаться с собой в английском, который знал, кажется, так, будто был по рождению «Говард».
Через две недели, впрочем, этот кошмар закончился. Лену высадили на трассе, где её тут же подобрала машина с какой-то полусумасшедшей американской журналисткой и её спутником за рулём, совсем молодым парнишкой, которого Лена почему-то запомнила. Возможно, потому, что у него были точно такие же, редкого колёра, глаза, как у неё: не просто карие, а будто бы искристо-шоколадные, с золотинками.
Но всё это было давно, семь лет назад, моральная травма успела зажить. Даже та травма, какая возникла, когда Лена узнала из прессы, что её на самом деле собирались похитить некие недоброжелатели её влиятельного отца, банкиры-разбойники, чтобы выдвинуть ему требование об уступке какого-то завода на Урале, а когда их опередили другие люди — то те вышли на связь и предложили использовать собственные материалы для шантажа (так она поняла, в частности, почему Говард нечаянно залил её блузку гренадином, подавая коктейль). И вот этот недоброжелатель-банкир, воспользовавшись случаем, слал с собственного мейла предоставленные ему «жуткие» фотки, наговаривал в телефон угрозы, будучи уверен, что Аверин не посмеет рисковать благополучием похищенной дочери и обратиться в органы, а тот под конец дал пресс-конференцию на Урале, где заверил общественность, что ни под каким давлением не позволит лишить рабочих мест тысячи людей каким-то мерзавцам, которые сейчас чужих дочек похищают, а завтра станки на лом пустят. Мэром в городе стал его человек. В довершение оказалось, что тот дом, где держали Лену, принадлежал тому самому банкиру-недоброжелателю: тот просто не мог следить за всей своей недвижимостью в Подмосковье. И главный супостат, наконец поняв, как его подставили, имел неосторожность вступить в вооружённую борьбу с отрядом СОБРа, ворвавшемуся к нему в офис.
Всё это Лена поняла уже потом, что и само то похищение её было липовым — но не злилалсь даже на отца. Она понимала, в какие игры приходится играть в мире больших денег, а главное, поняла, что если б её заранее не похитили «понарошку» - то запросто могли бы умыкнуть по-настоящему, уже настоящие враги.
От этих мыслей, или от каких-то других, или от отсутствия каких-то мыслей, Лену отвлекла «динамическая» сценка. Собственно, она и наведывалась время от времени в это заведение, A-Speed (все совпадения случайны), чтобы отвлечься от всяких мыслей (и чтобы не пересечься с кем-то из её круга, что было более чем вероятно в клубах пофешенебельней). А это местечко — имело, сказать мягко, дурную славу. Здесь каждый второй толкал дурь, каждый первый рассматривался как клиент. Но не это главное: здесь толкали дурную дурь и отиралась дурная клиентура. Этот A-Speed слыл тем ещё гадюшником. Но Лену здесь знали. Знали, кто она. А анаконда такого размера — может безбоязненно вползать и в гадюшник. Чем она и пользовалась, когда хотелось побыть и на людях, и одной.
Динамическая же сцена, привлекшая её внимание и отчасти развеявшая её хандру, имела следующий вид. Какой-то парень, щупловатый на вид, тащил к выходу ещё более щуплого паренька, удерживая при этом довольно профессионально (Лена могла судить о таких вещах, насмотревшись на бойцов своего папы). Он удерживал мальчишку и мягко, и будто исподволь, за одну только руку, но намертво, как тот ни брыкался.
А у выхода сквозь музыку Лена расслышала: «Ещё раз тебя здесь увижу — яйца оторву!»
Юнец возразил (он был трезв, хотя, вероятно, пришёл сюда не для трезвости): «Я, вообще-то, совершеннолетний».
«Ну вот и прикинь, каково это: совершеннолетнему — да с оторванными яйцами. Тут даже слово «хуёво» слишком отрадными покажется. Всё, базар окончен. Такси ждёт у выхода. И не гадай, кто из твоих дружков тебя сдал, что ты здесь. Потому что — все. И так будет всегда, если вздумаешь ещё когда сунуться в такие места».
«Братья», - догадалась Лена. Да, они были во многом похожи. И сложением, и окрасом волос, разве что старший казался чуточку потемнее. «Тёмно-русый», так, кажется, это называется, когда не дотягивает по меланину до брюнета.
Выпроводив юнца, парень постарше двинулся к стойке. Путь ему было загородили несколько смуглян, известных Лене как барыги, что-то, видимо, хотели «предъявить», и тут уж она не слышала, что парень им сказал, но по «выстреливающему» движению его головы догадалась, что это было одно-единственное «Чо?» И этого оказалось достаточно. Кавказцы, примирительно выставив раскрытые ладони перед грудью, отступили.
Парень же уселся у барной стойки и заказал себе сразу добрый фут шотов текиллы, с лимоном и солью.
«У него тоже чего-то скребучее на сердце, - подумала Лена. - Не только из-за оболтуса брата, который отирается по клубешникам, где можно купить стиральный порошок вместо спайса. Что-то ещё».
Почему она подумала «тоже», про что-то «скребучее на сердце»? Да потому, что её-то «скрёбот сердечный» был хорошо ей известен. Оказалось, она плохая дочь. Когда папа слёг с инфарктом (что не редкость в полтинник, при нервной-то олигархической работе, как ни крути велотренажёры), она первое время не отходила от его ложа. Понятно, там были и другие люди, более квалифицированные, но и Лена считала своим долгом сидеть рядом. А потом папа сказал: «Хватит уже чахнуть тут. Пойди развейся. А то ж... «сидеть с больным и день, и ночь, не отходя ни шагу прочь» - не хочу, чтоб ты довела себя до концовки куплета».
Лена возмутилась: «Да ну тебя!»
Евгений засмеялся (пока ещё почти шёпотом): «Ну вот видишь, я уже шучу. Значит, всё будет хорошо. Не надо этих напрасных жертв. Это глупо. А если я кого и учил чему в жизни — так это не делать глупостей».
Да, конечно, это было глупо, сиднем сидеть при отце, когда уже сказали, что кризис миновал, что он пошёл на поправку. Но вдруг всё же случится обострение и папа вскричит из последних сил: «Чую, близится мой смертный час, хочу сказать последние свои слова своей дочурке — а она в А-Спиде квасит».
А этой мыслью Лена хлебнула ещё маргариты и твёрдо вознамерилась познакомиться с тем парнем у стойки. Тому было несколько причин. Не последняя из коих — она его узнала.
Подсела к нему, обдумывая первую реплику — и выбрала самую идиотскую: «Тебе не скучно в одиночестве?»
Он смерил Лену этаким ласково-изучающим, как у энтомолога при виде редкого махаона, взглядом, и заметил:
«Не похоже, чтоб ты работала».
Лена фыркнула: «Между прочим, это могло бы прозвучать... грубо».
Парень, отставив шот, успокоил: «Могло бы... Если б я не знал, кто ты. А так — просто шутка, и прости, если неудачная».
Лена поймала себя на мысли, что не важно, чтО он говорит, но вот само мерцание его ирисов, оно... тут женщины теряют способность к связанной речи!
Тем не менее, Лена съязвила: «А ты знаешь всех дочек богатеньких буратинок?»
«Нет, - ответил он. - Только очень миленьких дочек и очень богатеньких папов карлов, которые сами настругали своё добро. К слову, мы действительно очень надеемся на выздоровление твоего папы. Мы всегда ценили его не только как денежный мешок, если хочешь знать».
«Спасибо», - сказала Лена, про себя подумав: «Я всегда так и думала, что эти ребята — не из папиного секьюрити. Как бы, привлечённые специалисты».
«Кстати, - объявила Лена, - я тебя тоже знаю. Ты был за рулём того Корветта с той дамочкой, американской журналисткой, который подобрал меня на трассе» (Да, уже вскоре после того инцидента она поняла, что никаких случайностей там быть не могло и что подобрать её после освобождения могла только какая надо машина, а не первая попутка).
«Это делает честь твоей девичьей памяти, - заметил парень с той своеобразной галантностью, которая уже стала привычна Лене. - К слову, та дамочка, Долорес, — не американка. В смысле, не американская американка. Она по происхождению колумбийка, хотя, конечно, долгое время работала на CIA и SOCOM, если тебе что-то это говорит».
«Они вместе», - подумала Лена, чисто по-женски. А вслух сочла нужным и наконец уместным поинтересоваться:
«А тебя как зовут... если это не тайна CIA и SOCOM?”
“Как меня зовут? Знаешь анекдот? Приезжает комиссия в детдом для... альтернативно одарённых детишек. Проводит беседы. Спрашивают мальчика: «Как тебя зовут?» Он такой, с задором: «Лёха!» – «А кем ты хочешь быть?» Он: «Ну, э... эта...» В общем, мямлит. Комиссия выговаривает администрации: «Ну куда это годится? Что за работа с детьми?» На следующий год приезжают, снова проводят беседу. «Как тебя зовут?» - «Лёха!» - «А кем ты хочешь быть?» - «Космонавтом!» - «А куда хочешь полететь?» - небольшая заминка, и - так же задорно: «Лёха!!!»
Лена где-то слышала этот анедот, но всё равно посмеялась — уж больно хорошо и в лицах паренёк его рассказывал.
«Лёша, значит? И ты тоже в детстве хотел быть космонавтом? (тут же спохватилась: «Нет, ну я не к тому, чтобы... альтернативно одарённые, или чего-то такое...»
«Ничего-ничего, - успокоил он. - «Альтернативно». У нас все такие. Космонавтом? Да ты знаешь, нет, пожалуй. Лётчиком хотел быть. Ну, мой папа лётчик, погиб в Афгане...
«Извини...»
«Ничего, это было давно. Мне и было-то пять лет. И я прекрасно понимаю, что «папа-лётчик» - это то, что каждая мать-одиночка рассказывает своим чадам, но в данном случае он действительно был капитан ВВС, был на боевом вылете и его сбили так, что даже катапультироваться не получилось».
«Мне очень жаль...»
«Ла ладно! Он стрелял по афганцам, они стреляли по нему. Это война. Ну да не будем о грустном. Ещё маргариты? Или чего покрепче?»
Через некоторое время Лена заявила: «Я бы не прочь была немножко... развеяться. Если ты понимаешь, о чём я. Нет, не то, чтобы я тебя воспринимала как этакого мальчика на час, или что-то вроде...».
Лёша фыркнул:
«Ну уж не на час — это будь уверена. И не парься. Мы, вообще-то, хорошо ладим с Ло, но сейчас, ком он ди, посрались, как оно бывает... с некоторой регулярностью... а в таких случаях она говорит: «Да кто ж тебя, керидо, за рога держит?» Поэтому я сам не прочь потрахаться немножко на стороне с милой барышней».
Лена фыркнула:
«Ну, формулировку можно было бы сыскать и поизящней...»
«Меня больше интересует поиск ключей от моей тачки. А, вот они».
«Поедем лучше на моей».
«Окей. Но я за рулём».
«Почему?»
«Потому что ты пьяная».
«А ты?»
«А я — суперагент, детка. Не забыла?»
Когда они наконец устроились на укромной полянке в лесу, Лена подумала: «В этот момент он уже должен был приникнуть, чтобы поцеловать. Чего он медлит? Уж на новичка — он точно не похож».
И решила взять инициативу в свои руки. Но вскоре пожалела об этом. Не то, чтобы вкус Лёшкиных губ был какой-то не такой, но что-то всё равно было не так. И Лёшка оставался каким-то... напряжённым, и вообще... вот что-то — было не так.
Вдруг, следуя той интуиции, какая случается только у женщин, Лена уточнила: «А твой отец точно был лётчик?»
«Ну да. Истребетиль. Он был одним из первых, кто опробывал Су-27 в... реальных условиях. Тогда это был последний писк моды».
Лёшка будто и рад был говорить, о чём угодно, только б отсрочить любовное действо на сиденье. Сам поражался столь несвойственной для себя нерешительсности — но тогда было так.
«То есть, рискну предположить, - продолжила Лена, - он был какой-то непростой лётчик, а что-то вроде испытателя, да?»
«Ну, не то чтобы именно испытатель, но он был в одной из лучших боевых эскадрилий. Элитных, можно считать».
«А такие элитные военные — снабжались ведь по первому сорту, да? Что я конкретно имею в виду, они ведь могли получать вне очереди и машины, и дачи?»
«Ну да. У нас была жига-»копейка», купленная по госцене именно через батину «кормушку», как он сам это называл. Я ещё до конца девяностых на ней рассеккал, пока... в суперагенты не устроился. Но дача — нет. Предлагали участок где-то, но у нас и так был свой, ещё от дедули, в Кратово, если знаешь. КозЫрное такое местечко, сосны вековые, все дела».
«В Кратово? - Ленин голос обмер до театрального шёпота. Но она быстро собралась и настроилась почти на деловой лад: - Лёш, вот сейчас нужно кое-что сказать. Видишь ли, я люблю своего отца, я считаю его родным отцом во всех отношениях. Кроме одного. У него никогда не могло быть детей. Всё нормально, но вот бесплодие. Уж тем более тогда, в середине восьмидесятых, этого не лечили. Даже для дипломатов, которым он тогда был. Да, он тогда ещё был простым дипломатом, хотя и из дипломатической династии, как у нас водится, сотрудником МИДа, а никаким не олигархом. Поэтому он сам попросил одного своего не слишком близкого, но доброго приятеля, соседа по даче, чтобы... Ну, когда это бы сделал слишком близкий друг — тут... Короче, он попросил просто одного симпатичного парня, чьё идеальное здоровье подтверждалось тем, что он работал лётчиком истребителем...
Лёшка, откинувшись на подголовник с некоторым облегчением, фыркнул: «Блин! А я уж подумал, что у меня врубается какой-то блок на «измену» Долорес. А вообще, круто. Найти «фак-бадди» на ночь — просто зайти в бар. Найти сводную сестрёнку?»
Лена, тоже расслабившись, взъерошила его волосы: «Только не вздумай претендовать на мои денежки, когда я умру!»
«Только не вздумай трогать мои машинки, даже когда я ещё буду жив!»
Нахмурившись, Лена поинтересовалась:
«А вот то существо, которое ты выставил из кабака, это, получается, мой сводный племянничек, твой младший братик?»
Лёшка смерил её чуточку прищуренным взглядом и покачал головой: «Ну, в общем правильно, что я(!) сел за руль. Нет, это существо, которое мой младший братик, получается и твоим сводным братиком. Отцы-то одинаковые».
«Shame on me!” - Лена хлопнула себя по лбу.
«К слову, - заверил Лёшка, - он хороший парень. Даже талантливый. Стишки, там, рассказики. Но я был для него плохим примером в отрочестве. Он вырос с убеждением, что не станешь настоящим мужиком, пока не перепробуешь всей дури. Вот только он совершенно не умеет вести дела с криминальным всяким дном, его то и дело облапошивают, - поэтому и приходится отгораживать».
Рассказывая мне эту историю, Лёшка первым делом поинтересовался: «А вы знали, что мы сводные брат и сестра с Леной Авериной, когда разрабатывали операцию «Перезаложница»? Поэтому и не подпустили меня к ней?»
Я ответил честно: «Мы знали происхождение каждого бакса в империи Аверина, иначе б не стали с ним связываться, но понятия не имели, какого именно своего бравого соседа-летуна он попросил заделать себе дочурку, когда был просто мидовским клерком. А тебя к Ленке близко не подпускали — потому что ты был двадцатилетний сопляк, который понятия не имел, как разруливать кризисные ситуации с перепуганными киднеппингом избалованными школьницами. Собственно, по этой же причине и не меня к ней приставили. А аж самого «Гарварда», то бишь Говарда».
Удовлетворившись моим объяснением (потому что оно было правдиво и содержало вдосталь обычного для меня хамства), Лёшка вздохнул:
«Я вот думал, это всё же такой художественный вымысел, некие тормоза, срабатывающие при неосознанном инцесте. Ну, как в Back to the Future, когда Марти там с мамашей в машине обжимался. А вот поди ж ты: реально работает».
Я выдвинул рационалистическую гипотезу. «Ну, в вашем случае — у вас с Ленкой очень редкие глаза, что может навести на какие-то подозрения, а там уж интуиция доделывает работу».
А на самом деле — хрен его знает. Вот у кошечек — никаких нет порогов перед близкородственным соитием, даже когда они должны были бы сознавать своё близкое родство. А люди — существа куда как более замороченные.
* Да, для уточнения хронологии. Операция "Перезаложница", когда мы фиктивно похитили Ленку и в полный рост подставили упырей, которые на самом деле угрожали Аверину расправами над его близкими (что беспредел по всем понятиям) - это 99-й год был. Когда Лёшка Зимин вообще только-только пришёл к нам после армии, совсем зелёный был. Но и я, хоть на три года старше, считался довольно перспективным, но тоже молодым сотрудником, которого нельзя допускать до самостоятельных каких-то деликатных операций (максимум - поработать директором завода, который мы отжали у местных бандосов, чтобы "на бодигарде сэкономить").
Непосредственное время основного действия этого очерка, когда Лёшка с Ленкой внезапно (и для нас в том числе) обнаружили своё родство - это, соответственно, где-то 2006.
Ну а сейчас-то, понятно, что всё по-другому. И в клубешниках московских дурью совсем уж откровенно не барыжат (по крайней мере, табличку соответствующую над головой не держат), и мы все повзрослели.
Ленка - фактически рулит папиной фирмой, когда он, по состоянию здоровья, в Италию перебрался (а мы помогаем, чем можем).
Лёшкин братец - уже не экспериментирует с сомнительными зельями, всё больше путешествует и заметки довольно интересные пишет.
Ну а мы с Лёшкой - теперь как бы "топ-менеджеры" в своей корпорушке. Не зажиреть бы :-)