Как известно, в последнее время в России стало модно чтить Иоанна Четвёртого Грозного. Ему ставят памятники, про него снимают фильмы, где он оказывается положительным персонажем, про него говорят добрые слова разные политические проститутки государственные мужи, деятели науки и культуры.
На первый взгляд это кажется странным. Ведь не секрет, что с самого появления отечественной историографии Грозный даже весьма лоялистскими исследователями трактовался как, мягко говоря, неоднозначная фигура. А говоря точнее — одиозная. Ещё же точнее и пользуясь научным языком — как на всю голову ёбнутый маньяк, далеко затмивший своей безумной свирепостью таких деятелей, как Генрих Восьмой английский или Филипп Второй испанский, достойным соперником по степени изуверства среди европейских правителей имевший разве лишь валахского господаря Влада Цепеша, он же Дракула. Но при этом Дракула считается вампиром, а Грозный — просто психом.
В конце концов, если уж есть заказ на возвеличивание отечественной истории, казалось бы разумным как-то деликатно обойти Грозного стороной, а внимание сосредоточить на московитских правителях с менее скандальной репутацией.
Да, Московия сама по себе, с самого своего зарождения при Иге и до самой своей гибели, которую мы наблюдаем сейчас — была и остаётся (пока) весьма увечным, «порченным» явлением. Мордор и есть Мордор. Помесь орочьего военного лагеря с каторжным острогом. Чужеродное на этой земле образование, экзистенциально враждебное человечеству, Цивилизации, да и русскому народу как таковому. Последнему — особенно враждебное, поскольку именно из-за Московии о нас, русских, судят либо как о моральных уродах, которым эта дрянь может нравиться, либо как о трусливых ни на что не годных дегенератах, которые вынуждены её терпеть из страха и немощи. Но как раз сейчас мы наблюдаем окончательную гибель Московии, когда русскому народу предоставляется исторический шанс показать, что за пятьсот лет он всё же разочаровался в этом самозванном чокнутом «Третьем Риме» и имеет достаточно силы, чтобы удалить из собственного организма эту хворь.
Но вместе с тем среди московитских правителей бывали отдельно взятые люди более-менее приличного образа. И при желании, если уж кого-то возносить на щит, можно было взять, скажем, Алексея Михайловича «Тишайшего». Да, о нём сохранилось мало исторических анекдотов, где бы он представал яркой и рельефной личностью — но тем и проще было бы приписывать ему потребные черты, а что они не столь явно высвечивались при жизни — отнести на счёт монаршей скромности и деликатности. Тем более, что политические достижения его следует считать весьма успешными для Московии, притом обретёнными минимальной ценой для всех.
Это ведь при нём был заключён альянс с Левобережной Украиной, на столетия определивший положение Московии как гегемона в Восточной Европе. Причём, следует признать, тогда Кремль ничего особо не навязывал украинцам, а просто умело сыграл на противоречиях между казацкой сечевой старшиной и польской метрополией.
Это при нём осуществлялось продвижение в Восточную Сибирь, до самого Тихого океана, определившее географическую конфигурацию России вплоть до настоящего момента.
И во внутренней политике он действовал вполне разумно, без фанатизма. Да, при нём имели место довольно крупные восстания (Соляной бунт, Медный бунт), но нельзя сказать, что они были утоплены в крови. Вернее было бы — что разрешались они путём разумного компромисса, в угоду которому иногда приходилось пожертвовать и некоторыми особо зарвавшимися царедворцами. Что же до казни Стеньки Разина, которого таки четвертовали — ну так за то, что он творил, в той же Англии того времени его бы не только четвертовали, но сначала бы ещё кишки поджарили на вилах.
Нельзя при этом назвать Тишайшего и врагом прогресса, упёртым охранителем первобытного московитского консерватизма. Нет, при нём вполне себе проводилась модернизация с целью устранить наметившееся отставание от Западной Европы, только что без петровского нажима, рыка и крика. Полки иноземного строя в военном деле, реформа административной системы, довольно «продвинутое» для своего времени Соборное Уложение 1649 года как кодифицированный источник права.
В общем, при желании — можно запросто вылепить из Алексея Михайловича вполне ответственного и вменяемого государственного деятеля. Каким, возможно, был если не он сам, то люди, стоявшие у трона и задававшие тон его политике — а с его стороны в любом случае было мудро им не мешать.
А можно было бы взять Ивана Третьего, собственно основателя Московии как она есть, первого по-настоящему великого князя, при котором Московия сделалась не «одним из» главных княжеств под Ордой, а безусловным политическим центром северо-восточных русских земель, в конце концов сбросившим с себя ордынское господство.
Конечно же, лично я не считаю возвышение Московии благоприятным событием для русского и соседних народов. Было бы куда лучше, если б Новгород сумел отмахаться от московитских притязаний, как несколько позже — Голландия от испанского деспотического правления. Ещё лучше — когда бы Новгород вступил бы таки в унию с Великим Княжеством Литовским, и вместе с Польшей то была бы безусловно доминирующая сила в данной местности. Притом — гораздо более приличная, нежели Московия.
Но то, что этого не произошло, что Московия всё же подмяла тогда под себя Новгород, а не наоборот — свидетельствует и об искусстве Ивана Третьего как стратега и дипломата. Это особенно явно видно сейчас, когда «собирательством земель русских» а ля Иван Третий решили заняться люди, не обладающие, мягко говоря, его практическим здравомыслием и пониманием реалий. Что у них получилось — над тем весь мир угорает.
Ивану же Третьему удалось не только что разбить новгородцев в военном столкновении на Шелони, но, что важнее, прельстить значительную часть горожан, составивших оппозицию партии Борецких и блокировать союз с ВКЛ. Как по мне, это трагедия, что ему это удалось — но он преследовал собственный интерес и преуспел. При этом, хотя Новгород в целом лишился внешнеполитической субъектности и покорился Московии, но всё-таки не был разорён и уничтожен. В некотором смысле, поглощении можно считать даже дружественным — и лишь чертыхаться на близорукость промосковской партии, не понимавшей, с кем связываются. Но и воздать должное масштабу личности Ивана Третьего, как бы трагично ни обернулись впоследствии его достижения.
На фоне этих ребят, прочих правителей Московии, Грозный выглядит просто психопатом. Во всяком случае, в последние четверть века своего правления. Причём, историков всегда смущала не столько его свирепость как таковая (времена были такие, и жестили все), сколько будто бы идиотическая её бессмысленность.
Взятие Казани и Астрахани — ещё можно считать успешными и оправданными предприятиями. В смысле, по тогдашним временам, когда ООН ещё не было, а имперский экспансионизм считался штукой вполне естественной. Тут не важно было, представляют ли поволжские ханства опасность для русских земель (тогда — уже нет), а важно было взять под контроль Волжский торговый путь.
Но вот какого чёрта было устраивать бойню в Новгороде, который и так уже был подвластен Москве и не собирался никуда откладываться? Какого чёрта было устраивать уникально террористическое опричное правление в собственных землях, опустошившее их похлеще любой оккупационной армии? Какого чёрта было устраивать Ливонскую войну с вроде бы разумной и достижимой целью расширения выхода к Балтике, но вести её так, чтобы вызверить против себя всех бывших нейтралов на ТВД и в конце концов вовсе лишиться выхода к морю, продувшись в пух и прах? Какого чёрта было позволять крымчанам невозбранно захватить и разорить Москву, причинив ей убыток, сравнимый разве что с нынешним от того же полуострова?
Наконец, какого чёрта было убивать своего сына и наследника, причём так, что ни современники, ни потомки не понимали, за что? Тот же Пётр, более Грозного известный буйством своего темперамента, всё же судил царевича Алексея по вполне конкретному обвинению в боярском заговоре, и только тогда казнил. Иоанн же будто бы прикончил своего первенца в припадке беспричинной ярости, обрекши престол на переход к слабоумному Фёдору, что означало конец легитимного правления Рюриковичей и неизбежную смуту при формировании новой высшей власти.
Каковая смута усугублена была, как говорят, тем разорением экономики, какое устроил Грозный со своими опричными «тонтон-макутами». Все иностранные наблюдатели отмечали невиданное опустошение русских земель, и без того не очень-то густо населённых, которые при Грозном вовсе обезлюдели, когда жители бежали от его террора куда глаза глядят: кто в Сибирь, кто на Волгу, кто на Дон, а кто и в Литву (включая ближайших сподвижников).
И потом, говорят, когда в самом начале семнадцатого века разразился трёхлетний Великий Голод, это сделалось чуть ли не фатальным ударом по Московии, за пятнадцать лет после Грозного так и не оправившейся от последствий его пагубного правления.
Оценка демографических потерь от того голода 1601-1603 годов очень сильно рознится, от сотни тысяч до трёх миллионов. И всегда, конечно, указывается, что это не обязательно погибшие собственно от голода и порождённой им уголовщины, включая распри и волнения Смутного Времени, но и те, кто покинул родную землю в поисках лучшей доли.
По хорошему же счёту, все подобные оценки выводятся на основании косвенных данных, когда известна численность населения в какой-то местности на середину шестнадцатого века, а следующие более-менее достоверные данные получены уже при Романовых (ибо смута на то и смута, что никакой статистике верить не приходится и хрен кто поймёт, чего вообще творится). И вот на эти данные накладывается демографический тренд (в те времена — по определению восходящий), вычисляется недостача, и экстраполируется на другие местности, по которым данных не сохранилось. Поэтому и такой дикий разброс.
Но в любом случае, Великий Голод стал ужасающим ударом по московитской популяции, усугублённым, как говорят, разрушительным правлением Грозного, подорвавшим основы хозяйства так, что и за пятнадцать лет после его смерти страна не сумела оправиться, а в Смутное Время чуть не сгинула окончательно. А вот если бы Грозный вёл себя хоть немного адекватней, хоть немного заботился о благополучии подданных или хотя бы не терроризировал их, то...
И вот меня со школы ещё занимает вопрос — а что, собственно, было бы за «то»? Ну, тирания тиранией, войны войнами, однако ж Великий Голод имел вполне себе объективные природные причины. А именно — извержение перуанского вулкана Huainaputina, который украинцы нынче читают как «Хуй-на-Путина», но это не совсем корректно, поскольку в испанском H не читается и потому название звучит как Уайнапутина.
То было извержение чудовищной силы, какое бывает, к счастью, не каждый век, а быть может, не каждое тысячелетие (Везувий и Кракатау были послабее, а уж этот недавний Эйяфьядлайаёкюдль — вовсе как хлопок взрывпакета против ядерного фугаса). Мегатонны выброшенного в атмосферу пепла три года застили солнце по всему глобусу. В тёплых краях, где урожаи бывали обильны — они сделались скудны. А в зонах же рискового земледелия, куда почти полностью входила тогдашняя Московия, урожаев не было вовсе. Снег лежал до июня, спорадически выпадая и в июле, а к сентябрю остатки невызревших злаков добивали тяжёлые холодные дожди с градом. Ни пшеница, ни даже более холодостойкая рожь не могли пережить таких условий.
Неудивительно, что экономика, едва-едва начавшая восстановление, пришла в совершенное расстройство, и крестьяне бежали со своих земель, и хорошо, если в Сибирь или на Дон, а то ведь подавались в разбойники или в мятежники (одно другому не мешает). Хаос и чертовщина — как они есть.
Однако ж представим, что перед этим не было полувекового правления Грозного, разорившего и порядком обескровившего московитские земли. Вот представим, что на троне сидит какой-то мирный, мудрый и заботливый государь, который не ведёт затяжных безуспешных войн, не дозволяет опустошать свои земли кочевыми набегами из Крыма, не кошмарит их сам своими опричными «тонтон-макутами». Наступает полнейшая гармония и благодать. Повсюду расчищаются от леса новые поля, золотисто колосятся нивы, сытые и довольные крестьяне радуются жизни и плодятся в зайцеобразной манере (а это то, что всегда делают крестьяне при первой же возможности).
Население Московии не только что не уменьшилось за шестнадцатый век, но выросло вдвое-втрое (и это ещё не предел). И теперь, внимание, вопрос: это каким-то образом может отменить воздействие вулкана Уайнапутина? Думаю, ответ очевиден. Каков бы ни был властен и самодержавен московский государь — но природные явления в Южной Америке ему не подчиняются. Он может влиять на дела православной церкви в Московии, но Перу отнесено в сферу испанского владычества буллой католического Папы. И это просто не та епархия. Но, вероятно, и король Испании тоже вряд ли мог запретить вулкану извергаться.
Отсюда второй вопрос — что происходит с многочисленной, достигшей большой плотности популяцией, в очень значительной степени зависящей от земледелия, когда по природным причинам земледелие оказывается невозможно?
Ответ на этот вопрос даёт, скажем, история цивилизации Майя в Мезоамерике. Она была очень развита и величественна в первом тысячелетии. Не то, чтобы оплот цивилизационных ценностей в современном понимании, но у них были выдающиеся научные достижения в астрономии, градостроительстве, агрикультуре. Они возделывали всё новые земли, всё более наращивали производство пищи, и население росло соответственно — и таким образом они незаметно для себя исчерпали все резервы системы при существующих технологиях.
Можно гадать, то ли они устроили рукотворную экологическую катастрофу, сведя леса и спровоцировав эрозию почв, особенно на горных склонах, то ли по ним долбанули климатические неурядицы, вроде засухи на несколько лет, то ли имело место сочетание этих факторов — но результат налицо: резкое сокращение пищевой базы привело в культуре, фатальным образом зависимой от агропроизводства, не просто к упадку и временным демографическим потерям, а к тотальному коллапсу.
Падение цивилизаций ацтеков и инков — можно поставить в вину конкистадорам с их стальными мечами, пушками и невиданными болезнями. Но майя были в глубоком нокауте ещё задолго до прибытия испанцев. Причём, они не были завоёваны какими-то иноземными захватчиками. Они не были истреблены. Их даже никто особо не притеснял. Сам по себе народ — он оставался жить там, где и жил, со своим языком, со своими народными обычаями. Они и сейчас есть. Но вот это — очевидно, потомки жителей каких-то глухих деревушек, которые только и могли сохранить, что язык и некоторые примитивные традиции. А всё, что можно было бы считать именно цивилизацией майя — оно просто кануло в небытие. От этого — только и осталось, что величественные каменные города, давно брошенные и сожранные мстительными джунглями. До сих пор находят всё новые, напрочь забытые старые. Причём, местные, потомки того же народа, что создал некогда эти города — могут в лучшем случае знать, что где-то там в чащобе есть старые руины, конечно же, сакральные, но понятия не имеют о том, что это, зачем это, откуда это. Полный разрыв цивилизационной преемственности, полная деградация урбанистической культуры.
То же самое было и с цивилизацией долины Инда, одной из самых древних на Земле. Хараппа, Мохенджо-Даро. Тысячи четыре лет назад то были города, благоустроенные лучше многих европейских в восемнадцатом веке. Разумная планировка, централизованное водоснабжение, канализация. И судя по всему, они не были завоёваны. Они не были сожжены и разграблены варварами. Они были просто брошены — а вторгшиеся арии даже не заинтересовались ими. И причина краха той цивилизации — скорее всего вовсе не во вторжении ариев. То была часть общей драмы под названием Коллапс Бронзового Века, спровоцированной, вероятно, извержением Санторина. После которого многие аграрные области пришли в совершенный упадок, от которого уже не смогли оправиться, и зачахли города, и накрылись торговые связи.
Как это бывает? Да известно, как. Гармоничное и справедливое общественное устройство, мудрые и заботливые правители. Гарантированный прожиточный минимум в виде продовольственной пайки всем членам общины. Люди живут, радуются своему бытию — и постепенно теряют способность заниматься чем-то иным, предпринимать какие-то умственные и волевые усилия, искать новые решения, отходя от привычной и комфортной рутины. Это социализм, детка. Самое страшное зло, порождённое человечеством — из самых лучших, конечно же, намерений.
А потом случается некий кризис, вроде затяжного недорода на несколько лет — и система просто рушится. Она не то что терпит некоторый ущерб — она входит в штопор, ведущий к деградации до самого дна. Голодные крестьяне покидают земли, устремляются в города. На какое-то время — хватает запасов зерна в хранилищах. На год. На два. Но три, когда популяция многочисленна — это уже край. Главное — за это время брошенные фермы приходят в упадок, а крестьяне — теряют желание и умение чего-то растить на земле. Зачем, когда правительство и так позаботится? Даже если природные условия для земледелия восстановятся — возобновить агропроизводство уже ой как непросто по чисто психологическим причинам. И горожане, выросшие в гарантированном благополучии, тоже понятия не имеют, как шевелить извилинами, отвечая на непривычные им вызовы действительности. Они очень изнежены, очень инертны мозгом.
Когда же все припасы кончаются и наступает уже настоящий голод — популяция скатывается в совершенную дикость. Кто впадает в безнадёжную апатию — кто в безудержный амок вплоть до каннибализма. Каких-либо сил, способных вновь организовать эту обезумевшую массу людей, лишившихся привычного бытия и утративших всякие жизненные ориентиры — просто не остаётся. И хорошо ещё, если со стороны приходят некие сравнительно здравые варвары, которые, конечно, вырежут половину, но остальных — состроят и установят более-менее вменяемое правление, прибрав к рукам хоть некоторые культурные достижения той некогда великой цивилизации. Но сама по себе она, изнежившись и размякнув мозгом,— просто загибается с концами, столкнувшись с тем кризисом, который шутя бы парировали ребята попроще, имевшие резерв производительности среды обитания, не исчерпавшие демографические возможности до предела.
А теперь представим, что Иоанн Грозный, человек одиозный, но безусловно образованный и неглупый, что отмечается всеми современниками, знал о грядущем природном катаклизме, об этом пресловутом извержении — которое уж точно не в его власти. И знал, как оно бывает с демографически плотными культурами, плотно подсевшими на зависимость от земледелия, когда внезапно прекращаются условиях для него. И знал, что именно для Московии — это будет фатальный удар, три года неурожая при многолюдном населении.
Что он мог сделать, дабы как-то сдемпфировать этот удар? Дабы избежать тотальной катастрофы русского народа, после которой остались бы брошенные города и стаи совершенно одичавших людоедов?
Развивать ударными темпами агропроизводство и наполнять хранилища зерном? Это не выход. Крестьянское население в те времена, если его не тревожить, норовило расти опережающими темпами по отношению к пищевой базе. Это уж спустя пару веков наметился Второй Демографический переход, открытый Мальтусом, как возможность мирного и сравнительно безболезненного самоограничения демографического перегрева. И создать запасы зерна аж на три абсолютно бесплодных года — тогда не представлялось возможным. Особенно — для многочисленной и стремительно растущей популяции. Да зерно просто не умели тогда хранить столько времени: оно большей частью сгнивало.
Поэтому, как ни парадоксально, для спасения страны и народа — оставался только один рецепт: разорить и уничтожить часть, чтобы сохранить целое. Подорвать основы осёдлого земледелия, чтобы не слишком на него подсаживаться. А для этого — все средства оправданы. Набеги кочевников, которые кого-то вырезают, кого-то уводят в полон? Прекрасно. Разорительная война с превосходящим противником, которая не может кончиться ничем иным, как оккупацией части русских земель? Замечательно. Пусть разоряются хозяйства, и пусть оккупанты возьмут на себя часть издержек по содержанию населения. Когда же с этой задачей, сдерживание демографического и хозяйственного роста, не справляются кочевники и оккупанты — приходится подключаться напрямую заботливому правителю. Наводить такой террор, чтобы закошмарить своих жителей, заставить их бежать туда, где они будут меньше зависеть как от зернового производства, так и от государства. Лучше пусть переждут трудные времена в лесах и на реках, питаясь грибами и рыбкой, чем останутся на своих нивах без урожая и впадут в совершенную деградацию.
Если учитывать эти соображения — то всё становится на свои места в политике Грозного. Даже — нарочито будто бы бессмысленная свирепость опричного террора, который был не столько тотальным, сколько — шокирующим. Террором, который проводился будто бы под единственным лозунгом: «Мы не караем за крамолу — мы просто упиваемся своей отмороженностью. Под раздачу может попасть любой, защиты от этого нет — поэтому лучше бегите, куда глаза глядят». По хорошему счёту, это была пиар-акция, имевшая одну цель: согнать побольше народу с освоенных аграрных земель и вытолкнуть хоть на Дон, хоть в Сибирь. Туда, где можно пережить долгую трёхлетнюю зиму без зернового производства, которое по-любому было обречено в этот период.
Тут, конечно, возникает вопрос, откуда Грозный мог знать, что Московии предстоит пережить такой катаклизм, который помножит на ноль зерновое производство? Как бы ни был он образован по своим временам — всё же невероятным кажется предвидение грандиозного извержения вулкана в весьма скором времени, к чему надо было подготовиться, прорежая демографические плотности на вверенной территории.
То была загадка на протяжении веков, но новейшие научные достижения в российской литературе позволяют пролить свет на осведомлённость и мотивацию Грозного. Да, конечно же — он был т. н. «попаданец». Парень из будущего, который знал, что голод неизбежен, что предотвратить его невозможно, но можно приложить усилия, чтобы заблаговременно сократить число едоков на данной территории и уменьшить их зависимость от уязвимого перед жерлом Уайнапутина агропроизводством.
Непростой выбор — между аварией и катастрофой. Выбор, которого, естественно, не могли понять и оценить современники. Но от них того и не требовалось. От них требовалось просто бежать куда подальше от этого психа на троне. С тем, чтобы сохранить всё-таки хоть часть русской культуры, чтобы не вышло так, как с майя.
Ради этого Грозный совершенно сознательно разорял свои земли, кошмарил людей, разрушал хозяйство. Ради этого он и прикончил, будто бы без причины, своего старшего сына Ивана, способного оказаться энергичным и разумным правителем. Попаданец ведь знал, что умрёт в 1584, а извержение будет только в 1601. Его старший сын за это время мог бы восстановить производительные способности старательно опустошённых земель, восстановить положительный демографический тренд — и тем самым усугубить по-любому неминуемый крах. Поэтому пришлось, как ни жаль, убрать его, чтобы на троне оказались сначала слабоумный Фёдор, потом — малолетний Дмитрий, а при них — боярская грызня, препятствующая налаживанию экономики.
Возможно, Грозный просчитался лишь в том, что в действительно возникшей боярской грызне победил толковый и разумный Борис Годунов, довольно долго правивший сначала как де факто регент при Фёдоре, потом — уже как царь. И он, исполненный лучших пожеланий, во многом пустил насмарку труды Иоанна по опустошению русских земель, начал их восстановление. Что, вероятно, прибавило к разрушительному эффекту Великого Голода — но всё же не до полной катастрофы и краха русской народности как таковой. Так, смута, гражданские войны, польская интервенция — но полного одичания не случилось. Кое-как русский народ всё же сохранился.
Хотя, конечно, политика Грозного оказала некоторый «калечащий» эффект на ментальность русского народа. Многие уверились, что нет никакого смысла развивать свою землю и делать её более пригодной для жизни, поскольку всё равно придут если не баскаки, то опричники. И уповать можно лишь на то, что тайга большая, всем схорониться места хватит. И то был ещё самый разумный подход к реалиям московитского государства.
Но, повторю, Иоанну не приходилось выбирать между плохим и хорошим. Ему приходилось выбирать между «ужас-ужас» и «полный необратимый пиздец». Он предпочёл «ужас-ужас» как намеренную и хорошо продуманную политику террора против собственного народа не с целью его подчинения, как ошибочно думают некоторые, а с целью депопуляции, разрушения экономики и изгнания с освоенных земель.
Можно представить, какого незаурядного мужества требовало столь неординарное и суровое решение. Можно догадываться, какие душевные страдания испытывал этот в целом гуманный и сознательный парень из будущего, изуверски и довольно массово истребляя заведомо невинных людей — но для их же блага. Ведь что такое быть утопленным в полынье в Волхове по сравнению с мучительной смертью от затяжного беспросветного голода, когда решаешь, какого из младших детей скормить старшим на этот раз? А так — всё же многие люди, видя эти расправы, подались в леса, где получили шанс выжить. И демографическая нагрузка на площадь земли сократилась так, что даже города сумели сохраниться, обезлюдев лишь частично, а не полностью оказались брошены, как в былых цивилизациях при схожих кризисах.
С учётом всего сказанного — ну как можно не приветствовать установку памятников Иоанну Васильевичу, самому решительному, неординарному и парадоксальному из попаданцев в отечественной истории? Конечно, его фигуру не могли оценить современники и ближайшие потомки — но сейчас, по мере развития теории путешествий во времени, мы можем воздать ему по заслугам.
