Ну, я как бы не пять книг прочитал, окей? Немножко больше. И среди них – есть такие, которые я перечитывал. Но – под настроение. Каждому оттенку «модальности» - своя литературь.
Тем более глупым казался вопрос о «любимом персонаже». В школе, когда приезжали какие-нибудь гости (из РОНО или повыше) – я специально стебался над ними, выставляя своим «любимцем» какого-нибудь мерзавца.
«Да, в первом приближении Швабрин может показаться несимпатичной, даже одиозной фигурой. Но в действительности это сложный образ, в котором сочетаются умопомрачительная страсть и некое едва зримое миру душевное благородство. Он любил, он страдал, и, заметьте, он единственный из всех офицеров добровольно перешёл на сторону народно-освободительного пугачёвского восстания, прекрасно осознавая всю его обречённость. Здесь мы наблюдаем явную перекличку с образом лейтенанта Шмидта из кинофильма «Доживём до понедельника». Да, Швабрин – продукт своей эпохи, офицер, служащий царизму, дворянин по происхождению, но притом – человек, тонко чувствующий несправедливость тогдашнего общественного и государственного устройства, желающий перемен».
Я мог такую пургу – хоть часами гнать, наслаждаясь видом этих гороношных рыл, которые, с одной стороны, понимают, что это пурга – но попробуй возрази, что негоже царскому офицеру изменять присяге, вставая на сторону прогрессивного пугачёвского бунта (Совок ещё был).
На самом деле, я над ними издевался, поскольку действительно ненавидел вопросы вроде «Какая твоя любимая книга, какой твой любимый герой?» Это как бы интимные всё вещи – и с какой радости я буду откровенничать перед посторонними? Вы ещё спросите, какая любимая сексуальная поза (равно идиотский вопрос!) И вообще – с какой целью интересуетесь-то, дяди? С целью, чтобы я поболтал, демонстрируя навыки в риторике и словесности? О, это – хоть сто порций!
Но вот сейчас вдруг поймал себя на мысли, что, хотя у меня нет любимой книги, и нет любимого героя, но, пожалуй, возник любимый образ вымышленного (сиречь – книжного) политика.
И когда на сей раз никто не спрашивает, не лезет в душу, – возникло желание самому сказать.
Однозначно, это – герцог Олбани из «Лира».
Чем больше думал, чем больше перелистывал в памяти эту шекспировскую пьесу – тем больше мне нравится этот парень.
Вроде, такой тихоня, будто бы и тюфяк даже (в глазах многих), ни в каких не участвует интригах, не совершает никаких злодейств, вообще не предпринимает никаких активных телодвижений в борьбе за власть, - но в нужный момент проявляет совершенно железную волю, объясняя британским войскам, почему надо всё же дать отпор французской интервенции, и – оказывается абсолютным победителем, когда все «амбициозные» и «активные» штабелями ложатся, изводя друг друга.
В своё время я делал разбор «Короля Лира», доказывая, что это не слезливая мелодрама, а замечательный, на самом деле, «политический детектив», где Корделия – вовсе не наивная «папина дочка», а довольно хитроумная интриганка, и Кент – вовсе не «верный королевский слуга, простецкий и горячий», а весьма изощрённый её подельник в борьбе за престол. То есть, я проводил ту мысль, что это гораздо более умная вещь, чем принято считать (поскольку у меня есть такое редкое свойство – читать у авторов то, что реально написано, а не то, что критики или хрестоматии пытаются додумывать за автора).
Но самым умным в пьесе оказывается именно Олбани. Можно сказать, олицетворение истинно британского пути к успеху. Оставаться джентльменом посреди разборок скотов и отморозков – и победа сама падает в руки.
Ну ладно, самую малость коварства – Олбани себе позволил. Когда в финальном акте убегает Гонерилья, не в силах вынести вида кончины Эдмунда, и Олбани просит своего человека «Проследить за её высочеством, а то она в отчаянии», а потом этот слуга возвращается с окровавленным ножом и говорит, мол, её высочество, исповедавшись в отравлении сестры, изволили себя заколоть (и так восемь раз) – это, конечно, нарочито белыми нитками шито.
Разумеется, Гонерилью грохнули по приказу мужа – ну да он этого практически не скрывает. Он, фактически, ясный сигнал посылает: «Вот тут одна особа, называвшаяся моей женой, считала меня тюфяком и рохлей, не стоящим внимания, и крутила интриги с моими врагами за моей спиной. Не половые интрижки – политические. Теперь – мои враги мертвы, и особа эта мертва. Закололась, говорят. Ужасная трагедия. Рука судьбы, наверное».
И тот же Кент, понимая всё правильно, тотчас говорит, что не станет претендовать на власть, а последует за своим господином (то бишь Лиром, испустившим дух).
Врёт, конечно, как всегда, насчёт «сэппуку самурайского» – но что уж точно, с Олбани он схлёстываться не будет. Себе дороже. И тот становится де факто единоличным правителем Британии. Когда все почили в бозе – интриганка Корделия, интриган Эдмунд, отморозок Корнуолл, вздорная жена его Регана, отравленная Гонерильей, и сама Гонерилья, «заколовшаяся». Только к этой последней ликвидации – Олбани имеет отношение (да и то – внешне-то оно как самоубийство выглядело). Остальные – сами друг друга перегрызли, когда он стоял рядом, весь в белом. Не делая никаких гнусностей, не совершая никаких предательств.
И понятно, что совсем-то без коварства и лукавства в политике не обойтись (особенно, когда имеешь дело с прожжёнными плутами и голимыми отморозками), но есть некоторые приличия, которые желательно соблюдать, и есть некоторая добросовестная принципиальность, без которой политик обречён.
Имея дело с британцами во все времена после Шекспира – несчётное число раз тот или иной «гений» от геополитики приходил к убеждению, что они совершенно лукавы и бессовестны, что они всегда врут в угоду конъюнктурным интересам, и что они мягкотелые, изнеженные торгаши, у них нет «стержня», у них «нет ничего святого».
И всякий раз обламывались такие «гении», внезапно выясняя, что врать-то они, британцы, врут (как и все политики, уж тем более – «торгашеские политики»). Но слухи об их мягкотелости – сильно преувеличены. А когда напарываешься на реальный их стержень – лучше сразу себе панихиду заказывай.
Но впервые этот образ истинно британского политика – был, наверное, воплощён в шекспировском герцоге Олбани. Ровный такой, спокойный, тихий, доброжелательный. Искренне доброжелательный. Но будешь ему подлянки кидать – он сначала сделает вид, будто не заметил, а потом – ТЫ не заметишь, как закололся или отравился или застрелился. То есть, не поймёшь даже, как до жизни (не жизни) такой дошёл.
Положительно, я люблю англичан. По родству души. Как и всякий истинно русский (сиречь – «новгородец», а не холопьё московитское).
От одного только локти кусать хочется, «национал-тщеславно». Что именно они, британцы, а не мы задали магистральный вектор развития Цивилизации в пост-античный период. Но тому – были географические причины. Они – на острове, а мы – не имели, вероятно, шансов устоять перед Московией-Мордорией.
Ничего. Этот глобус становится всё меньше, и возвращается то, что казалось потерянным безвозвратно. Новгородские рационализм и купеческая доброжелательность (себе на уме, конечно) – вернутся в русскую политику. Когда сгинут, сверзнутся с обрыва все эти свиньи чумные, обуянные бесами, грезящие хрен знает какими безмозглыми имперско-мистическими прожектами. Як роса на сонце :-)