начало
В жизни же (и даже в кино) ты, изображая кого-то, на самом деле должен не изображать этого кого-то, не «вживаться в образ». Ты должен им БЫТЬ. Эмулировать его личность в такой уверенности, что это и есть ты (на данный момент). Как мы это называем - «контролируемая шизофрения». И один из важных параметров успеха — фальшь не берётся полиграфом. Нет, это тупая, конечно, железюка, но всё-таки позволяет выявить, реально ли чел во что-то верит, естественно ли для него пребывание в «альтерэго» - или всё-таки через силу (что находит отражение в пиках). А когда можешь обмануть полиграф — уже можно приступать к тому, чтобы и перед живыми (и довольно опытными) людьми являть обманчивую видимость.
Поэтому я очень надеюсь, что когда Станиславский кричал это своё «не верю» какому-нибудь королю на сцене — в действительности он надеялся услышать:
«Что-что? Ужели шут какой-то
Осмелился поставить под сомненье
И наше право, и корону нашу?
Его скормить ли крокодилам?
Иль просто высечь у градских ворот?»
Во всяком случае, что-то такое в ответ на «не верю» - должен был рассчитывать услышать действительно хороший режиссёр. Мол, да мне похуй, чему ты(!) не веришь, холоп! Важно, во что я, твой монарх, верю!
Но, сомневаюсь, что такое было возможно на репетициях Станиславского. Насколько о нём наслышан, он очень авторитарный был товарищ, в ущерб делу. Может, и несправедливо наслышан.
Так или иначе, чёрт бы с ним, со Станиславским, но если ты кого-то играешь — ты должен им БЫТЬ. А это проще всего — если всё-таки ты не очень отклоняешься от собственной личности. Просто раскрываешь те её черты, которые обычно... не так заметны. Ну, в каждом человеке, мало-мальски развитом, живут и герой, и подлец, и рыцарь, и разбойник. Король — само собой.
Вот только в чём загвоздка бывает, актёру — достаточно почитать небольшое био своего персонажа, да некоторые материалы, чтобы вникнуть в его обстоятельства. Чтобы правдоподобно сыграть на сцене или в фильме.
Когда ты в жизни пытаешься стать не тем, кто ты есть на самом деле, - тут подразумевается некоторый опыт. Который ты обязан иметь. То есть, тут мало верить самому, что ты оно самое и есть. Тут нужно кое-чего знать. Потому что тебя могут запросто прокачать.
Возвращаясь к «Месту встречи». Вот начальная сцена беседы «шоферюги» с Васей Векшиным, опером из Ярославля, которого специально оттуда вызвали, поскольку в Москве никто не знает — она как бы за кадром. Сама беседа.
Но как бы она могла происходить.
«Вот ваш пахан предлагает нам вместе работать. Но этого много хочет. Нам вот Коля Шелыга тоже предлагал, а у него две дюжины стволов. И если мы с вами свяжемся, то вот что, по-твоему, мы Коле должны сказать?»
И вот этот паренёк соображает:
«Да у Коли-то, оно, конечно, две дюжины стволов — да половина отмороженных. Запалят своей лютостью ненужной на ровном месте».
«Вот это верно! Вот это в точку! Потому мы с ним и не стали связываться. Ну и ещё, конечно, потому, что я только что этого Колю выдумал. А ты — посиди тут, никуда не уходи, мусорок».
То есть, парень — он реально из Ярославля и он не знает даже, что должен знать любой уважающий себя московский бандит. Каких людей, какие их повадки. Ему бы не отходить от образа провинциального лошка (каким, во многом, и является), мол, вот приехали на Москву богатую, желание поработать есть — да с людьми бы толковыми. А он, видимо, повёлся на какую-то такую прокачку.
И это очень сложно, практически нереально — изображать из себя то, чем не являешься, когда это могут проверить. По этой, собственно, причине, лютый бред — всякие мегаразведчики, внедряющиеся в штабы под видом кадровых офицеров, выпускников элитных училищ. Да при малейшем подозрении — его прокачать на раз-два. Вот под видом воспоминаний об этом самом училище. И он поплывёт — потому что просто не знает, кого он должен помнить, какие прозвища, какие местные «мемы», а что — сугубая ересь, которую, если подтвердит, — то спалится.
Простой пример — ну вот мне, допустим, дают на прокачку парня, у которого в анамнезе — спецанглийская школа, законченная в советский период. И он прекрасно знает язык — но это ещё не палево (в конце концов, мог же потом выучить).
Но вот я, в порядке дружеской беседы, говорю: «Тут сложность-то в том, что всё-таки не алгебра, где бумажки с задачками сдавать надо, а вот говорить надо. И когда у тебя тридцать человек в классе — задача нетривиальная, каждому дать разговорную практику. У нас учителя на разные ухищрения шли. А у вас?»
Если он мне начинает рассказывать, как у них тридцать учеников болтовне иноязычной учили — не то что приговор, но серьёзный такой звоночек. Он никогда не учился в спецязыковой школе. Потому что там классы — по всем остальным предметам. А по языку — группы. По две, по три от класса (это-то немножко гуляет в зависимости от разных обстоятельств). И группа — не больше дюжины человек, с которыми и занимается отдельный препод в отдельном кабинете. Совместные занятия групп — ну вот только если сильно приболел чей-то препод. А так-то — раздельно.
И вот я ловлю себя сейчас на мысли, что где-то в своих мемуарных очерках «Школа-Лирика» мог написать что-то вроде «класс зароптал» - но это класс как совокупность учащихся в классном кабинете. Так-то, на английском — группа, конечно, а не класс (для читателей-милитаристов: отделение, а не полный взвод :-) ).
При этом, я не уверен, на самом деле, что абсолютно везде, во всех спецязыковых школах было и есть такое групповое деление по языку. Но верите, что если чел вообще ни в какой такой школе не учился — я очень легко запутаю и выявлю. Потому что он сам не знает, чего у него там должно было быть. И что-то можно на склероз списать, а что-то — ну явным будет проколом.
Точно так же, если мне предъявят чела, который как бы учился в МГУ в девяностые на одном из факультетов Второго Гумкорпуса (юристы, филологи, историки) — я очень легко его раскушу.
«А вы где обычно пивасик-то квасили, на Сачке или у банка на втором этаже?»
Вопрос от того, кто действительно учился во Втором Гумкорпусе, будет: «А что, у банка — это не Сачок?»
Ну потому что «Сачком» там называлось всё в общем-то «тусовочное» пространство, не занятое учебными аудиториями, на первом и втором этажах.
Но даже если он учился позже в школе и в универе — я раскушу его просто по тому, что он не рассказывает мне, как там чо, в новые-то времена, а пытается чего-то лепить от моих вводных, отчаянно опасаясь, что я могу знать и поймать на явной какой-то лаже.
А теперь — снова вернёмся к «Месту встречи». Шарапов, внедрившись в банду (во многом — против его и Жеглова воли, следует отдать должное их вменяемости), очаровывает компанию Горбатова виртуозной игрой «Мурки» на пианине и убеждает таки пойти на освобождение Фокса.
При этом — он изображает сидельца («А ни за что! На бывшем нашем Форде девушку прокатил!») перед людьми, которые реально сидели.
И разговор — он не просто в пивнушке где-то происходит. Это очень отмороженная, но и очень осторожная, очень хитрая банда. Которая прекрасно знает, какой интерес уже вызвала у уголовки. И понимает, чего значит для уголовки поимка Фокса. Который как бы и сбоку при них был, но многое знает. И для уголовки он — вот суровая такая толстая ниточка, чтобы выйти на них.
И его, Фокса, значит, сажают в одну камеру с каким-то лошариком, который просто по дурости на кичу загремел, по ошибке, и Фокс передаёт с ним весточку. Вот так просто.
Нет, конечно, очень правдоподобная история — но чисто на всякий случай надо бы проверить.
Реально, на месте банды, я бы имел в виду, что если Фокс попался в лапы органов правопорядка, то вот времени на сборы и расход у них с этого момента — где-то минут десять. Потому что бандой такой значимости — могут заняться уже не менты, а эмгэбэшники.
И я, на месте эмгэбэшника, раскрутил бы этого Фокса минут за десять. Нет, не угрозой кастрации или чего-то такого. Наоборот. Он же самовлюблённый гедонист — который вовсе не хочет провести остаток дней на зоне.
«Вы, Евгений Петрович, конечно, авантюрист. Сродни вот тем пиратам Карибского моря, которых обычно, при поимке, вешали на нок-рее. Без обид, да? Но это не всегда бывало оптимальное решение. Иногда бывало выгоднее привлечь их на службу Короне. И тогда они творили чудеса, сея ужас в сердца врагов. А у нас сейчас, хотя война как бы закончена — много осталось врагов. Которых не всегда можно урезонить законными средствами, принятыми в международной дипломатии. Думаю, иногда могут быть нужны люди именно вашего сорта, с вашими талантами. К слову, можете рекомендовать и ваших друзей, кого сочтёте полезными. Разумеется, всем будут выправлены новые документы, все будут освобождены от уголовного преследования. Постольку, поскольку работают на нас, естественно».
И не важно, правда это было бы или нет, такое заманчивое предложение — но Фокс бы за это ухватился. К слову, ни в фильме, ни в книге об этом ничего не говорится, о каком-то его бэкграунде, откуда он вообще такой борзый нарисовался (когда ни в каких уголовных учётах не числился до своих весьма зрелых лет), но совершенно не исключено, что он реальный советский офицер, по праву имеющий награды, и вот по каким-то причинам вынужденный свалить в бандиты (Ну мало ли? По трофеям чего-то не поделили с особистом).
В общем, на месте кровавого сталинского эмгэбэшника — я бы за десять минут раскрутил Фокса на сотрудничество и сдачу всей остальной банды. Беседуя исключительно вежливо, ни разу не повышая тона.
И если банда реально умная — она должна была бы тут же свалить, как только Фокса взяли. Потому что через максимум четверть часа с момента его поимки — всё, что про них было известно Фоксу, будет известно ментам. Это нужно принимать просто как данность, если хоть немножко в уме находиться и иллюзий не строить. Но, возможно, то их лежбище, куда притащили Шарапова, оно не было известно Фоксу.
И если хоть немножко мозгов у этих бандитов есть — как они должны прокачивать парня, который чисто случайно сидел вместе с Фоксом, и притаранил весточку «Приходите все в магазин, там мы вас всех возьмём, Уголовка Фокс»?
Вот особенно, если он говорит, что прежде сидел несколько лет, пусть и по нетяжкой статье. А там, в банде, люди — которые на самом деле сидели. Причём, Шарапов-то не знает, кто и где.
«О, да ты на Чувырлаге был? Земеля, практически. Кум там очень такой забавный был. Маньяк сценической самодеятельности. «Кто поёт — направо, кто пляшет — налево, и ставим спектаклю». У него и фамилия забавная — Краковяк».
Что делать Шарапову? Говорить, что не припомнит в Чувырлаге такого кума? А если это действительно знаменитость, которой ни один зек не мог не знать? Или травить какие-то анедоты про этого кума Краковяка? Чтоб услышать в ответ:
«Да, находчивый ты парень, мусорок. Вот только не было такого кума на Чувырлаге».
И чего Шарапову делать? Настаивать, что был? Изображать провалы в памяти и ложные воспоминания?
Да он ведь реально нигде не сидел — он просто понахватался кое-каких словечек от своих «урукхаев» из штрафной роты. Начнут же его крутить по любой конкретике — тяжко очень будет.
Да даже по абстракциям. Вот упала у него вилка на пол, он нагнулся, поднял, и Горбатый, такой, одобряет: «Это правильно. Это вот как в хату новую входишь, видишь полотенце на полу — так подними, повесь. Потому — порядок есть порядок».
И как реагировать? Кивнуть, мол, так и надо. Ни один реальный арестант этого не сделает.
Да, сейчас, вроде, в СИЗО уже не используется этот прикол с полотенчиком на полу для новичков (разве лишь на малолетках), но прямо скажу — поднимать его лучше не надо. Даже трогать не надо.
И некоторые говорят: «Если ты поднял — значит, как бы подписался шнырём быть» («Шнырь», замечу, это не опущенный — это сотрудник хозбригады по наведению порядка или в камере конкретно ответственный за чистоту, но тоже, конечно, не элита блатного мира).
Не, там немножко другое. Ты — входишь в незнакомую хату. Ты не знаешь ещё, как там что, и где чьё. И вот видишь на полу белую тряпочку. Которую люди почему-то не спешат поднимать и вешать. И ты должен подумать: «Ну, может, пидорская она?» И если ты сам её поднял — да не то, что опустят сразу (хотя на малолетке — могут, потому что им только повод дай, у них гормоны). Но будут относиться, как к немножко дебилу. «Чел, ты чего, так легко зашквариться можешь? Ну вот ты зашкваришься — потом и твоё тоже трогать нельзя будет, тебя стороной обходить. Оно кому надо?»
Ещё раз замечу, вопреки популярным мифам, опущенный в общей хате — это вовсе никакое не счастье. У этого человека ничего нельзя брать (даже сигареты, когда у него есть, а у всех кончились), с ним никаких дел нельзя иметь (и гомосексуальное изнасилование да в СИЗО — ну правильно, когда там ты по всему в отказе, вот будет у тебя железная 132-я статья, очень такая престижная на зоне), и, по всей строгости, он ничего твоего касаться не должен, даже случайно. Ты это выкинуть должен, если коснулся. Поэтому такой уж ортодоксальной строгости в СИЗО сейчас нет, насколько знаю, но это по-любому очень неудобно, наличие петуха в камере. Но новичок — должен предполагать, что в хате могут быть опущенные.
Поэтому я бы, если б мне такой пассаж ввернули, мол, вилку поднял — и это молодец, как полотенчико в хате, ответил бы что-то вроде: «В хате-то, когда вошёл только, не знаешь, кто где и что чьё. Но здесь, вроде, люди(!) за столом сидят? Или ты намекаешь, что я могу ошибаться?»
И давай, папаша, теперь ты выкручивайся, что никого из присутствующих петухом не назвал.
И я бы сумел изобразить видимость, будто сидел в СИЗО — потому что я сидел в СИЗО. Несколько месяцев в Бутырах, прикрывая сыночка одного подкрышного банкира, которому шили износ (по беспределу шили, в общем-то, чтобы надавить на папашу). И тот боялся, что с такой статьёй — сыночка сразу оприходуют. На самом деле — нет, конечно. Мало ли, какие девки курвы бывают, и какие бывают разборки по бизнесу? А уж когда в хату телевизор хороший внесли, да холодильник (в СИЗО — это всё не возбраняется, это ж всего лишь содержание под стражей, а не лишение свободы) — там все так прониклись к этому Дениске, что и матёрым уркам как сын родной стал, и моя протекция совершенно не нужна была, на самом-то деле.
Но изобразить видимость, будто я на зоне сидел? Нет, этого бы я просто не стал делать. Потому что не сидел. И прекрасно понимаю, что по любой конкретике — меня тут же пробьют и выкупят враньё.
«А, помню, там медичка такая классная была, Вероника Павловна. Добрейшей души человек».
И я не знаю, что отвечать. Может:
«Это сейчас, надеюсь, сарказм был? Потому что более зловредной суки, чем эта Вероника, медицина не знала. Там, блин, змея Эскулапа на их эмблематичной чашечке краснеет, когда Веронику поминают как медработника».
А может, действительно классная тётка.
А может, выдумал он её только что.
А может, нет. И если я претендую на то, что сидел на той зоне — не могу не знать Вероники Павловны хотя бы со слов товарищей-арестантов.
Поди разбери.
Поэтому легенда, если для серьёзных затей, составляется так, чтобы тебе не приходилось слишком много выдумывать и играть такого, что бы радикально отличалось от твоего истинного бэкграунда.
Почему Шарапову удалось охмурить банду Горбатого? Ну потому, что для драматизма достаточно одного Васи Векшина, проходного персонажа, а в конце да с одним из главных героев — должен быть хэппи-энд. Это главная причина. А так-то — да на ремни, конечно, его порезали бы на той малине.
Ну и это — считается классикой в смысле образцовости работы полиции. Вот как нужно готовить и проводить операции.
И фильм-то, конечно, отличный.
Но вот если говорить именно о сыщицкой работе, включая внедрение и провокацию... Ну, не скажу, что в Корпорации, к которой я имею честь принадлежать, выдадут пистолет с одним патроном тому, кто так спланирует и проведёт операцию. К чему эта жесть?
Но что он больше никогда не будет иметь никакого касательства к оперативным разработкам — это абсолютно точно.
А полиция, любой страны — ну, действительно, она не может быть очень профессиональна. Потому что над ней всегда нависает налогоплательщик, который сам не знает, чего хочет, и не готов платить адекватно за разные формы услуг.
«А вот я хочу, чтобы всех опасных убийц посадили, и чтобы хулиганы в скверике под окном не орали. Но убийцы — это где-то там, и если они ломанут инкассов, то какое мне вообще до этого дело, это ж не мои бабки, прально, а вот чтоб хулиганов — к порядку призвали! А то жаловаться буду! И если увижу, как ваши опера суют баксы в трусики стриптизёршам — так вообще кипиш на весь Инет подниму».
И это не только в России, такая шизуха.
Поэтому остаётся удивляться, что хоть какие-то профи в полиции работают, и иногда неплохо.