Невольнички, которых я использую на своей Калужской плантации (и в её окрестностях) — это, как правило, выходцы из довольно убогих семей. Ну а как иначе можно охарактеризовать семью, не способную дать ментам пару сотен тысяч рублей за развал дела по краже или угону, из-за чего менты вынуждены продавать этих ребятишек мне?
К слову, именно поэтому пример моих невольничков опровергает, пожалуй, версию о сколько-то значительной генетической предопределённости интеллекта и прочих важных свойств личности. Их, моих невольничков, предки зачастую — тупая пьянь и срань чёрт знает в скольких поколениях. Казалось бы, деградация должна быть абсолютная. Но детишки, попав в правильные руки, получаются вполне качественными людьми, внушающими уважение. Такими, что способны даже оправдать существование русского народа и развеять мысли о его тотальном экстерминатусе (каковые мысли, естественно, на протяжении веков имел абсолютно любой представитель элиты в Московии, хотя только пылкие и непосредственные идеалисты вроде Стомахина позволяют себе озвучивать такие мысли; их и сажают за то, что правящие политики, менты и судьи в действительности думают то же самое, но не хотят в этом сознаваться :-) ).
И многие спрашивают меня, как мне удаётся делать столь качественных людей из будто бы безнадёжного, маргинального исходного «материала».
Ну, во-первых, я никогда не попрекаю их за те шалости, благодаря которым они попали сначала в лапы ментов, а потом в мои. То есть, я никогда не говорю им, что красть грешно, а они — уголовный scum. Потому что я так не считаю.
В действительности, наш биологический вид на протяжении десятков тысяч лет совершенно беззастенчиво обворовывал и грабил всю прочую фауну — и это можно считать укоренённым инстинктом. В отличие от уважения к чужой частной собственности, что является чисто социальной и сравнительно недавней фишкой, не успевшей войти ни в какие инстинкты.
Более того, если считать существование на планете Земля игрой с нулевой суммой, то есть, игрой на распределение ограниченных ресурсов — то воровство или грабёж становятся оправданы не только инстинктом, но и разумом. Это представляется разумной стратегией — отбирать что-то ценное любыми способами у других животных и даже у других представителей своего собственного биологического вида. Ибо если на всех всё равно всего не хватит — надо заботиться о том, чтобы хватило тебе, и плевать на всех прочих.
Это разумная базовая стратегия в игре с нулевой суммой — хотя, конечно, мои юные воришки вряд ли смогут сформулировать эту мысль в подобных терминах. Но они инстинктивно чувствуют, что «кто посмел — тот и съел», в меру своих естественных представлений о мире. И хорошо, если имеют хоть какие-то эмпатические ограничения вроде того, что западло обворовывать всяких сирых и убогих, а вот только богатых людей, от которых «по-любому не убудет».
Но лишь если понимать, что взаимодействие людей НЕ является игрой с нулевой суммой, поскольку ресурсы возрастают практически безгранично вследствие этого взаимодействия, когда оно добросовестно и потому эффективно — только тогда воровство перестаёт быть рациональной и выгодной стратегией.
Таким пониманием, однако же, не обладают и многие убелённые сединами профессора, исповедующие социалистические бредни, всегда сводящиеся к «отобрать и поделить по справедливости», а на самом деле - «отобрать и присвоить себе». Так чего требовать от сопляков, которые вообще не имели ещё возможности узнать, как устроен мир людей? И чем попрекать их — тем, что, в меру своего инстинкта и в меру своих неизбежных представлений об «игре с нулевой суммой» оказались чуточку смелее прочих, когда попробовали взять чужое? Так будет делать любой, кто пока не понимает, что можно иметь гораздо больше, если не брать чужое по беспределу, а выторговывать у других людей в ходе внутривидового сотрудничества, преумножающего ништяки.
И мне ли кидать в них камни — и кому бы вообще? Да, сам я не тырил в отрочестве кошельки и не угонял машины (если не считать нашей семейной Волги, которую всё-таки иногда угонял :-) ). Мне гораздо сподручнее и выгоднее было заниматься переводами, которые подкидывал Батя, а также зарабатывать на бизнесе своих друзей-фарцовщиков, помогая им преодолевать языковой барьер с иностранцами. Да, последнее, фарца и частные валютные сделки — тоже, кстати, считалось уголовщиной по советским законам, и именно это обстоятельство делало данные занятия особенно притягательными для тинейджеров. Два кайфа в одном — и личное обогащение, и ушатывание ублюдочных экономических устоев Совка, который, конечно, не имел права на существование, будучи абсолютно антицивилизационным явлением.
Но могу ли я сказать, будто бы вообще ничего не воровал? Нет, конечно. Я, бывало, ездил «зайцем» в общественном транспорте — а чем это не воровство, когда тебе оказывают услугу, а ты за неё не платишь? А уж безбилетное проникновение на всякие рок-концерты — было для нас своего рода спортом и делом понта. Даже когда вполне мог бы заплатить — но вот престижнее было выискивать пути нелегального проникновения. Это была такая игра.
Это сейчас для меня понт, скорее, в том, чтобы всегда платить за всё, чем бы я ни пользовался. Lannisters always pay their debts, как говорится. Но в пятнадцать лет понты немножко другие.
Поэтому я не могу считать себя сколько-нибудь моральнее и безгрешнее своих невольничков. Я вообще не делаю идефикса из собственной моральности. Поэтому мне и бывает так смешно, когда на какие-то сетевые мои страницы заявляется очередное унылое хуйло и начинает изобличать меня в моральной небезупречности.
Приходится ответить: «Дебил! Я просто и не претендую на ту хуйню, которую ты превозносишь. Для меня это пустой звук. И я не рисуюсь, не позёрствую, когда говорю, что у меня нет совести. Я этим горжусь. То, что вы, тупые животные, называете «совестью» - в моём мире называется «шизофрения». Какие-то внутренние голоса, которые указывают что-то делать или не делать, не объясняя рационально, почему именно. У меня этого действительно нет. Я выбираю стратегию своего поведения с другими людьми — исключительно на рационалистических основаниях. И мораль для меня — не свыше ниспосланная данность, а всего лишь правила игры, которые определяются исключительно тем, в какую игру мы играем. Просто я понимаю, именно рационально, что в игре с разумными существами наиболее выгодная стратегия — добросовестное и доброжелательное с ними деловое сотрудничество без кидалова и наездов по беспределу. Потому что кидать и нагибать по беспределу — будет стратегически невыгодно в долгой игре с разумными существами. Но естественно я не буду рассматривать «мораль» во взаимоотношениях с белочками лесными, чьи грибочки в лесочке ворую абсолютно беззастенчиво. Ибо — а хрен ли будет выгоды от «моральных» отношений с ними белочками, и хрен ли они мне чего сделают в любом случае? Вот и вся нравственность».
И это понимание, что в игре с разумными существами наиболее выгодной стратегией является добросовестное сотрудничество с ними — оно очень дорогого стоит. И вполне простительно, когда оно не сразу приобретается. Когда в отрочестве человек всё ещё пытается следовать своему видовому инстинкту: «Увидел ништяк — стырил». За это его, конечно, надо судить и наказывать — но нелепо осуждать.
Но я-то умею прививать своим питомцам понимание, что развести и кинуть, или просто стырить — может быть круто, но недолго. А чтобы по-настоящему стать крутым — надо использовать самое совершенное наше мегаоружие: искреннюю доброжелательность. Научишься её использовать — преуспеешь так, как никакой грабитель банков.
Тут, конечно, помогают и политические события. Ей-богу, я действительно благодарен Путину за то, что показал на глобальном уровне, как делать нельзя. Так, чтобы можно было показывать на него пальцем и говорить: «Вот, дети, этот дядечка возомнил себя очень крутым. Решил, что можно пойти по беспределу и на всех насрать. Теперь он по уши в говне и сосёт хуи со всех сторон. Потому что реально лох, когда решил, что может кого-то впечатлить своей бесцеремонностью. Не уподобляйтесь ему, чтобы не стать такими же лохами в таком же говне и с такими же хуями во все дыры».
Ну и что ещё ключевой момент в общении с «трудными» подростками — ни в коем случае нельзя с ними сюсюкать. Ибо, конечно же, они мастера выводить песенку «я начал жизнь в трущобах городских». Они очень хорошо умеют спекулировать на своём «низком старте». И это нужно сразу обламывать.
«У тебя-то были хреновые семейные обстоятельства? Как насчёт сына олигарха, получившего свой первых поршак на шестнадцатилетие? Поставь себя на место этого парня. Вот что бы он ни делал — он всегда будет «золотым мальчиком, родившимся с серебряной ложкой во рту». Он всегда будет сыночком своего папочки, каких бы успехов ни добился в жизни. Все будут говорить: «Ну ещё бы у него не получилось — при таком-то родителе». И ему реально титанические усилия придётся прилагать, чтобы вырваться из тени этого проклятья высокого рождения. А тебе...»
Ну, тут подразумевается, что «тебе достаточно просто не спиться к чертям свинячьим, чтобы превзойти славой своих предков, которые были пьянью и сранью как на подбор» - но я этого не говорю вслух из деликатности.
Серьёзно, вот кому я по-настоящему сочувствую в этом мире, чьи трудности по-настоящему понимаю — так это мой сын Лёшка.
Это реально тягостно, его житьё.
Вот представьте: парню шесть лет. Он, в дачном посёлке, из любопытства разглядывает лейбаки на новой бэхе. Хозяин, неместный, заехавший в гости, окликает: «Слышь, пацан! Отойди от машины!»
Лёшка возражает: «Чего, посмотреть нельзя?»
Хозяин: «Брысь, пока ноги не вырвал!», что-то такое.
Тут к уху этого крутого бэховода наклоняется местный житель, к которому тот приехал в гости, что-то шепчет. После чего хозяин машины начинает улыбаться так, будто ему в жопу вставили какой-то специальный улыбатор, киловольт на двадцать, и радикально меняет тональность:
«Не, ну это я пошутил. На самом деле, если хочешь, можешь и посидеть за рулём. Хочешь? Я покажу, как там что».
И Лёшка, даже когда ему было шесть лет, прекрасно понимал, что именно местный житель сказал на ушко своему гостю. Что «это сын Артёма, и будешь с ним так разговаривать — тебе яйца на затылке морским узлом завяжут и в твоей же этой бэхе похоронят в фосфогипсе». Что-то вроде.
Давал ли я хоть какие-то поводы, чтобы про меня так говорили, чтобы взрослые дядьки стремались шугануть моего шкета от своей тачки? Видит бог, нет. Но вот люди — очень мнительны.
И над Лёшкой это всю жизнь довлеет. Мне-то было гораздо проще в моём детстве. Я был всего лишь сыном профессора ЛГУ. Мажором — но не «августейшей особой». Мне было достаточно просто уехать поступать в Москву, чтобы отделаться от преследования «отцовской тени» (не то, что Батя мне реально протекцию какую-то обеспечивал или навязывал — но вот на всякий случай сбежал из дом, хотя сейчас, конечно, это в принципе кажется очень смешным, весь этот «вузовский» вопрос, как будто он вообще как-то на жизнь влияет, этот «карго-культ» высшего образования).
Чтобы Лёшке из моей «тени» вырваться — ну, приходится действительно очень напрягаться. Что иногда и меня даже пугает.
Вот когда ему семь было и он, в наши визиты на Калужскую плантацию, начал тусовать с невольничками — как-то охрана застала его за тем, как он поздним вечером стоял в одних плавках, раскинув в стороны руки с зажжёными свечками. А комарья при этом было — столбы. И вот его кусают почём зря, а он стоит не шелохнётся.
Гвардейцы, конечно, это дело пресекли, и Лёшка им сразу сказал: «Вы только на пацанов не наезжайте. Я поспорил, что смогу так простоять, пока свечки не прогорят, они пытались помешать — но я их закошмарил. Пригрозил, что буду грязно клеветать, если вмешаются».
Ну и к невольничкам, естественно, претензий не было — они реально тогда не знали, как с этим ебанутым барчуком обращаться. Только и могли, что «стукануть» охране, пока Лёшку там комары до состояния мумии не высосали.
Сейчас-то он просто в доску свой у них, что по праву считает большим жизненным достижением. И дело не в том, что ему всего двенадцать, а они всё-таки старше (минимум — четырнадцать), а в том, что они «сыновья помоек и обоссанных стен», с каковой генеалогией очень легко быть крутым, а он — сын одного из самых «ужасающих» людей современности, когда чертовски трудно быть крутым самому по себе, а не благодаря имиджу папочки. Но ему это удаётся.
Ибо Лёшка — он действительно очень целеустремлённый молодой человек. Он очень благодушный, очень добрый паренёк — но у него такой там стержень внутре и порой такой скипидар в жопе, что становится страшно при мысли, что он вдруг поддастся какой-то мании, из самых лучших побуждений. Притом, что несмотря на своё благодушие — он очень умный и расчётливый, иногда нипадецки. Впрочем, именно на рациональность и приходится уповать. Это то, что мы с Женькой постарались выпестовать — рациональный подход к жизни, который не является абсолютной, конечно, гарантией от впадения в маниакальность, но всё же лучшим от того лекарством.
А вы говорите - «трудное детство, деревянные игрушки». Да те-то пацаны, кто на самом деле был обездоленным — имеют в действительности очень лёгкий жизненный старт. Не бухать без меры, не сторчаться, постигнуть превосходство торговли (в широком смысле, как систему добровольности сделок) над грабежом — и, считай, состоялся полноценный уважаемый человек. Только-то. Хотя, конечно, превосходство торговли над грабежом — это самая заковыристая часть, поскольку этой фишки и половина «интеллектуалов» постичь не может. Но я умею объяснять это даже более доходчиво, нежели Адам Смит :-) ).
А вот быть отпрыском реально крутых родаков — это челлендж, а не «благословение». Это-то реально требует очень большого напряжения всех внутренних ресурсов, чтобы обозначить СВОЁ место под солнцем.