Намедни я высказал ту мысль, что в сущности совершенно не важно, какие новые законы принимает Госдура (пакет Яровой), поскольку в современной России в любом случае действуют в меру фактических возможностей, а не полномочий по закону.
Ну вот действительно, примут, скажем, очередной пакет, дозволяющий пытки применительно к подозреваемым в экстремизме, терроризме и проч. Что это изменит?
А то будто бы их не применяют! Да не то что спецслужбы, противостоящие террористам, их применяют, но и в любой районной ментовке — запросто. Все об этом знают, это общая практика, этого даже особо никто не скрывает, а какую-то ответственность менты несут за превышение — ну только если уж очень сильно пережестили, по пьяни или по дурости, и вышел скандал.
Парадоксально, но в действительности, если следующим шагом наши депутаты примут закон о допустимости пыток, - это может не ухудшить, а улучшить положение обвиняемых. При условии, конечно, что закон этот будет сколько-то разумным (это вряд ли) и хоть как-то выполняться на практике (это совсем вряд ли).
Вот, скажем, в Визиготской Правде, действовавшей на территории Толедского королевства после крушения Западной Римской империи и представлявшей собой очень удачное сочетание наработок римской юридической мысли и незамутнённого «варварского» взгляда на справедливость, вопрос о процессуальном применении пыток был регламентирован очень разумно. Там учитывалось не просто признание, полученное под пыткой, а такое, которое бы совпадало в деталях с тем, что тайно подавал судье обвинитель. И особо отмечалось, что если обвиняемый, хотя и признался, но его показания расходятся с обвинением в деталях, то ясно, что он оговорил себя, и потому признаётся невиновным (а обвинитель, соответственно, привлекается к ответственности за поклёп). То есть, пытка в действительности могла служить средством, чтобы очистить себя от обвинения — когда иных возможностей у обвиняемого не имелось. Ибо подразумевалось, что под воздействием сильной физической боли человек теряет самоконтроль, язык развязывается — но вот важно, что именно он при этом говорит. И если ничего такого, что реально подкрепляет обвинение против него — то, получается, ему нечего сказать по существу приписываемого преступления.
Концепция, конечно, спорная, поскольку тренированный человек может вытерпеть даже очень сильную боль и сохранить самоконтроль. Может и намеренно нести какой-то «признательный» бред, чтобы тот сочли самооговором. Но когда речь не идёт о профессиональных шпионах, имеющих спецподготовку, а об обычных людях — в целом концепция рабочая, что как правило вытерпеть серьёзную пытку они не смогут.
Более того, книга шестая этого визиготского кодекса ограничивала срок испытания тремя днями и особо устанавливала, что если обвиняемый претерпит увечье или смерть, то ему (или его родичам) положена крупная компенсация, а если будет установлено, что это произошло не случайно, а вследствие зловредности или коррумпированности судьи, то тот сам несёт уголовную ответственность.
Это, согласитесь, делает положение обвиняемого гораздо лучшим, чем в российской ментовке, где его могут мучить сколько угодно и как угодно в тайне от посторонних глаз, а если склеит ласты - просто прикопают в лесу и скажут, что отпустили (если вообще будет зафиксирован факт задержания). Но, конечно, правовая культура Визиготских королевств в Испании седьмого века — находится на заведомо более высоком уровне, нежели современная российская с её вековыми московитскими традициями.
Тем не менее, в Возрождённой Новгородчине, которая здесь установится после окончательного крушения «Московии» (то есть, через несколько лет), вряд ли будет необходимость в легализации физических пыток. В конце концов, в седьмом веке они казались неизбежными вследствие слабого развития криминалистической науки, при невозможности собрать улики по делу без показаний подозреваемого. Сейчас криминалистическая наука несколько более развита, не настолько беспомощна.
При этом, хотя в целом политическое устройство Возрождённой Новгородчины представляется как конгломерат сосуществующих на одной территории кланово-корпоративных юрисдикций (этаких страховых компаний с собственными силовыми ресурсами) — естественно для их взаимодействия между собой потребуется некое общее договорное правовое пространство и наличие третейских судов, чью силу будут признавать все вошедшие в соглашение корпорации.
Поэтому об основах уголовного права в будущей России стоит подумать уже сейчас.
И если говорить именно об основах, я бы подчеркнул один принципиальный момент. Я бы, разумеется, устранил обязанность давать свидетельские показания для кого бы то ни было, но ввёл бы понятие «судебной клятвы». Которая приносится исключительно добровольно — и при этом достаточно формализована, чтобы человек, её произносящий в зале суда, убедительно понимал, что находится не в спальне детского лагеря и не у костра на рыбалке. И что это даже не просто показания под протокол — а именно клятва, за каждое слово которой он ручается.
И если человек, в чём-то обвинённый, клятвенно отрицает по всем пунктам то, что ему вменяют, а нерушимых доказательств его виновности пока нет, - какие, собственно, основания ему не верить? Он пока что — считается добропорядочным честным гражданином. А людям надо верить.
Ну, допустим, разыскивая угнанную машину по сигналу маячка — её обнаружили в гараже подозреваемого. А он уверяет, что понятия не имеет, как она там оказалась.
Так не надо на него давить, не надо выбивать из него показания. Достаточно попросить, чтобы он подтвердил это судебной клятвой. Что действительно не причастен к угону и никогда ранее не видел эту машину и не знает, как она оказалась в его гараже. Торжественно, в зале заседаний, под видеозапись, естественно.
И его отпускают. Но это не значит, что розыск останавливается. В действительности, я бы ратовал за децентрализацию не только политической власти, но и полиции. За параллельное сосуществование частных розыскных бюро, которые, конечно, не будут иметь легальных полномочий по опрессовке людей — но будут получать вознаграждение за изобличение преступников, поскольку тому придётся либо заплатить крупный штраф, либо быть проданным в рабство. Плюс — возможные частные целевые вознаграждения по каким-то делам.
И вот такое бюро, продолжая розыск по делу об угоне этой машины, обнаружит, скажем, видеозапись, где хозяин гаража вскрывает и угоняет этот автомобиль, а в салоне обнаруживаются следы его ДНК (которые очень трудно не оставить). Тут — у чела возникают реальные проблемы. Потому что клятвопреступление — это очень тяжкий проступок. Должен считаться таковым.
На самом деле, меня умиляет, как легкомысленно стало принято относиться в современном мире к подобным вещам. Так, будто бы это чуть ли не право любого человека нести любую хуйню в своих интересах — не рискуя вообще ничем, даже если стопроцентно уличат во вранье.
Потому удивляются, почему СМИ пиздят как дышат. Почему политики пиздят как дышат. Да потому, что общая установилась такая толерантность ко вранью. Хотя должно быть всё-таки понимание, что слова, сказанные в суде, и способные влиять на судьбы людей — это не совсем то же самое, что вольное художественное творчество. А будет такое понимание — может, и журналисты начнут думать над тем, что пишут, выдавая за правду. Может, и политики даже перестанут врать напропалую и в глаза, а всё-таки возьмут на себя труд хотя бы стараться отвечать уклончиво на неудобные вопросы (хотя тут сложнее, поскольку при массовой демократии политика становится такой игрой, где правда не нужна прежде всего электорату; ему бы не понравилась та правда, что в действительности политическим ребятам насрать на своих избирателей, как и всем нам насрать на незнакомых людей, и в лучшем случае возможно лишь взаимное использование друг друга, но никак не любовь).
Так или иначе, для некоторой «санации нравов», с позволения сказать — полезно было бы создать хоть одно место, где было бы понимание, что беззастенчивое враньё — может выйти боком. Повлечь очень серьёзные последствия. Именно — если ты заведомо и злостно врёшь в суде под присягой, будучи десять раз предупреждён об ответственности и трижды давая заведомо лживые ответы на однозначные вопросы. В этом случае, если ты уличён — ты лишаешься гражданских прав и привилегий и осуждаешься на пожизненное рабство (ладно, пусть с правом подачи прошения о помиловании через десять лет). Ибо это реально тяжкое преступление.
И вот этот хозяин гаража, где нашли угнанную машину, стоит перед выбором. Он может заявить, что вообще не намерен давать никаких комментариев. Это его право. Но это не снимает с него подозрений. Скорее, наоборот: даст судье основание выписать ордер на обыск его дома.
Он может сознаться, оформить явку с повинной — и уплатить штраф (достаточно крупный, конечно, чтобы это было ощутимо). Я бы сделал приоритетными именно денежные санкции по корыстным преступлениям, не сопряжённым с тяжким насилием.
И он может дать эту торжественную судебную клятву, что вообще никак не причастен к преступлению и понятия не имеет о том, откуда у него эта тачка — и в этом случае официально от него полиция отваливает. Но неофициально — розыск может продолжить любой желающий получить вознаграждение, когда имеет основания полагать, что изобличит этого чела в клятвопреступлении, что гораздо, гораздо хуже угона.
И вот если он всё-таки причастен к угону — он сто раз подумает, прежде чем давать такую клятву. Ведь он в действительности не может быть уверен, что совсем никак не наследил, что против него невозможно собрать улики.
Если же даёт её, заведомо солгав и при этом не думая о том, что его могут поймать на вранье — ну, значит, конченый идиот. Зачем такому позорить гордое звание свободного гражданина? Такому — только и следует, что пожизненное рабство.
Думаю, внедрение такого подхода — даст хороший оздоравливающий эффект и по снижению уголовной преступности, и по развитию чувства ответственности, и по исключению из электоральной жизни крайне лживых идиотов. Пусть даже в статусе свободных граждан останется всего десять процентов от населения, а остальные отправятся в рабство — но вот только с этими оставшимися и можно строить по-настоящему разумное и справедливое общество.
Да, судейский корпус — конечно, придётся перетрясти радикальным образом. Собственно, ныне существующая система судов будет распущена, а на смену ей придут третейские суды, признаваемые корпорациями, делящими между собой власть. Но детали новой судебной системы — это будет предмет другой заметки.