Помню, я рассказывал эту историю в дневнике на Прозе, но несколько в другом контексте, потому не грех и повторить. Она мне нравится, как весьма поучительная.
Был у меня в то время среди невольничков такой паренёк по имени «Лёня» (сейчас-то он уже вольнонаёмный специалист недурной фирмы по ремонту офисной и бытовой техники).
Собственно, он с самого начала изъявлял некоторую склонность к электронике. До «невольничества» - работал продавцом-консультантом в крупном магазине. Ну, знаете, такие мальчики-девочки в синих или оранжевых жакетах, которые бегают по залу и которых нужно отлавливать, чтобы выбрать и оформить покупку?
Лёне тогда было всего восемнадцать, но он быстро вник в курс дела. Он же таков, что все эти мальчики и девочки, вообще-то, безбожно воруют. Вернее, это и не считается воровством. Скорее, негласным бонусом. Когда продавец обнаруживает (или делает) на корпусе царапинку, констатирует утрату товарного вида и толкает нужному человеку за треть цены. Это общая практика, это все знают, и с этим никто не борется. Даже буржуйские фирмы, которые давно усвоили: для русских гораздо престижней спиздить на пятак, чем получить бонус за усердие на пятиалтынный.
Но Лёня, как натура масштабная, слишком(!) увлёкся. Он за раз пытался выгрузить «некондиционных» двадцать широкоформатных led-теликов, его спалил менеджер и вызвал ментов, в общем-то, для острастки. Но ментам, как оказалось, совсем не лишняя будет галочка по краже (или мошенничеству) в особо крупных. Вернее, у них ещё один резон на уме был.
И вот следователь популярно разъяснил Лёне, что первоход, юный возраст и хорошие характеристики — это, конечно, в плюс, но сам по себе размер оставляет мало шансов на условку. А даже если и условка — то всё равно судимость. Но есть другой вариант. Так мы с Лёней и познакомились.
Замечу, вскользь, коррупция — она и в России штука неоднозначная. Если просто так зайти с улицы, на правах родича обвиняемого или даже адвоката и предложить полляма за развал дела — могут и послать (в лучшем случае). Ибо — стрёмно с незнакомыми людьми связываться. Потом откупаться от УСБ — гораздо дороже выйдет.
Но от меня — с радостью примут и двести, и даже меньше. Потому что проверенный вариант. Во-первых, земля слухами полнится (вроде тех, что я не подставляю), а во-вторых — я для них старший офицер ФСБ. И если прошу даже о чём-то не вполне законном, вроде развала дела, - ну, значит, таковы интересы государственной безопасности (и я это, в случае чего, обосновать смогу какой угодно проверке).
С Лёней мы договорились, что он торчит мне двести косарей рублей, и отрабатывает на моей Плантации два года максимум. На положении, конечно, не совсем курортном (хотя закрытый зимний бассейн у нас очень даже ничего).
Поскольку же он электронщик, в смысле, способен отличить тюльпан от антенного входа, то и развивали его в этом направлении. Ведь моя задача, как рабовладельца и стяжателя, - выжать из человека максимум прибыли при его эксплуатации, а не унизить его достоинство с какой-то неведомой мистической целью.
Уже через год Лёнька совершенно освоился с нашим оборудованием, всюду поспевал, и, в общем-то, доживал последние деньки на Плантации, поскольку мне удалось его продать той фирме, где он работает сейчас. Ну как, продать? Они-то — НЕ рабовладельцы. Но просто я гарантирую, что работник качественный, а если начнёт халтурить — то можно показать ему мою фотку :-)
И люди за это платят примерно так же, как спортивные клубы перекупают друг у друга не самого по себе спортсмена (его зарплата — отдельная песня), а вот само право его купить.
А тогда Лёнька, помню, починил нам большой телевизор, где кто-то смотрел фоном Уимблдонский турнир, а так-то мы сидели с «гвардейцами» (охранниками, формально приписанными к моему «корпусу дипломатической гвардии»), пили пиво и играли в покер по маленькой.
Лёньке тоже налили, тоже предложили присоединиться. Дали фишек на сотку без какого-либо обязательства возврата, если продует.
И вот, накатив пару кружек, он осмелился задать мне вопрос: «Артём Викторыч. Вот вы образованный, культурный, цивилизованный человек. И тем не менее — поддерживаете рабство».
Пожимаю плечами:
«Ну, может, это потому, что я рабовладелец?»
Лёнька хмыкает:
«Ну ведь, судьба-то переменчива... То есть, не подумайте ничего такого, но говорят же: от сумы да от тюрьмы. И опять-таки, должен признать, что вы очень хорошо со мной обходились, но всё равно как-то... А вот если бы вам довелось стать чьим-то... рабом?»
Усмехаюсь в ответ:
«Судьба даже более переменчива, чем тебе кажется, мой юный друг. И зачем мне становиться «чьим-то» рабом, когда я прямо сейчас могу стать твоим? Не веришь? Хорошо».
Беру ручку, пишу расписку того рода, что отныне и впредь я, Артём Викторович Свинцов, известный также как Тёма Крейсер, хозяин того заведения, где работал Леонид Н., являюсь всецело и бессрочно его рабом».
Протягиваю бумагу.
Лёнька:
«Ну это ж несерьёзно, когда вокруг вас вон... кодла с пушками да с перьями... нет, я не хотел никого оскорбить, просто цитата».
«Это теперь не моя кодла. Твоя, - заявляю. - Они были верны мне, но если я теперь принадлежу тебе, то, значит, они верны тебе».
Один из охранников, подыгрывая не без удовольствия, берёт с колен автомат и тычет меня прикладом в плечо: «Ты как с хозяином разговариваешь? «На «вы» надо».
«Вот види...те, хозяин!» - говорю.
Лёнька, всё ещё офигевая от свалившегося на него счастья:
«Нет, а в чём подвох-то?»
«Ни в чём, - заверяю. - Бумага составлена, моя подпись есть. Нужна только тво... ваша подпись. И сделка будет завершена».
«Хорошо» - Лёнька тянется через стол за ручкой. Через мгновение её стержень плотно упёрт ему в глаз (через веко, но в яблоко, что безопасно, но не очень приятно), рукой я надёжно удерживаю его за льняные вихры.
«Отпусти его!» - со всех сторон рычат охранники, клацая затворами.
«Вы меня знаете, - говорю. - Даже если прошить меня очередью — я успею выколоть ему глаз, а может быть, и загоню ручку в продолговатое тело мозга. Что будет означать мгновенную смерть. И кем останетесь вы, самураи, не уберегшие хозяина? Ронин — что может быть презренней!»
Подаёт голос Лёня:
«Э, может, какой-то компромисс найдём?»
«Конечно, найдём, говорю. Сейчас ты порвёшь мою расписку, где я передаю тебя твоей власти».
«Да, конечно. Это вообще я как шутку воспринял».
«А я — не шутил, - говорю. - И сейчас не шучу. Поэтому ещё — ты подпишешь пустой лист бумаги. Только тогда я тебя отпущу».
«Пустой?»
«Да. Там может быть расписка на миллион баксов. Там может обязательство блюсти целибат ближайшие сорок лет. Всё, что угодно. И ты его подпишешь. Иначе...» - немного надавливаю на глаз.
«Хорошо, хорошо».
Ну, Лёня, в действительности, верит, что я не настолько гнусный тиран, чтобы обязывать его к целибату на сорок лет.
Когда всё закончено, а ручка отложена — я рву пустой лист и мы сжигаем его в той же пепельнице, где сожгли и мой «самозаклад».
«Выйдем покурим?» - обращаюсь к Лёне, хотя мы-то курили прямо за столом, а он тогда не курил вовсе.
Выходим.
«Извини, - говорю, - за этот... спектакль, но некоторые вещи понимаются только тогда, когда отыгрываются. Глаз не болит?»
«Немного, как будто соринка попала».
«Её там нет. Главное — не три».
Собирается с духом, изрекает:
«Вы извините, Артём Викторович, что брякнул, будто мы можем поменяться местами».
Усмехаюсь:
«А что же? Поменялись. На целых две минуты. Но важен ведь не статус, а сохранение статус кво. Так скажу просто, чтобы ты понимал: таких, как я, - очень мало в этом мире. И к счастью, наверное. Мы хищники. Хорошо, когда «культурные и цивилизованные» хищники. Но это не меняет природы. А она такова, что я в клочья порву всякого, кто образует для меня какую-то угрозу, как-то посягает. Но это не всегда хорошо, такая готовность рвать в клочья. Вероятно, мир больше даже нуждается в людях созидательного, взаимовыгодного труда. Ну вот вроде тебя. Когда ты телики, конечно, вагонами не пиздишь!»
Ерошу ему волосы, он тоже смеётся.
А сейчас он, повторю, весьма уважаемый специалист весьма солидной ремонтной конторы.