На сей раз озадачился таким.
Вот Жеглов на протяжении фильма беседует с разными людьми, в том числе – имеющими отношение к криминалу. Однако ж, поймал себя на мысли, что есть разница между тем, как он общается с голимыми ворами (Кирпич, Ручечник) и людьми как бы околокриминальными, но всё-таки не занятыми непосредственно в преступном промысле (Манька Облигация, Копчёный).
С уголовниками – Жеглов общается более-менее по-деловому. Припирает, подставляет – вынуждает к сотрудничеству. Практически никак не козыряет своим моральным превосходством. Весь разговор не в плоскости «я прав, а ты не прав», а скорее – «мне фартануло, а тебе нет». Что, в общем-то, профессионально.
Но вот с «недоуголовниками» - он начинает именно что на моральное превосходство давить. И Маньку Облигацию, проститутку, стыдит, мол, «посмотри на кого ты похожа стала, а тебе б пахать». А бильярдисту Копчёному – вообще целую лекцию задвинул, типа, у тебя руки нежные, и у меня тоже, но в моих нежных ручках виноват ты, потому что я вынужден ловить таких гадов, как ты, вместо того, чтобы об серп или, там, молот правильные пролетарские мозоли набивать.
Жеглов их воспитывает, как «оступившихся, но не до конца потерянных»? Пытается достучаться?
Думается, тут немножко другое.
Воры, которые крадут у людей вещи – это существа по определению асоциальные, и моральность борьбы с ними для Жеглова настолько очевидна, что не требует никаких доказательств. Равно как и его превосходство над ними.
Но взять проститутку Облигацию. Да, она вульгарная дурёха, не очень приятная в общении, но она точно не навязывает ментам своё общество. Она вообще не делает ничего плохого. Она просто оказывает людям востребованные услуги на добровольной основе. То, что это незаконно – вообще-то, проблемы закона, его несовершенства, его тупости, его скотства, а никак не Манькиной нравственности. Она-то – не делает ничего безнравственного. Просто спит за деньги – и это её личное дело.
То же Бисяев-Копчёный. Может, он и был вором, но сейчас – он профессиональный игрок в бильярд. И в бильярде особо так не «сшулерничаешь». Либо ты умеешь играть, либо не умеешь. Если умеешь, если по нескольку часов в день практикуешься – разумеется, в американку ты с разбивки раскидаешь шары по лузам, не передавая кия. И нагреешь самоуверенного фраера, который напился до того, чтобы бросить вызов мастеру. Но если ты его не заставлял с собой играть – то всё по-честному.
Это нарушение правил игры на бильярде, денежные ставки? Опять же, клубные правила – не святые скрижали. В принципе, Копчёный ничего плохого не делает, если люди сами хотят с ним играть и ставить деньги, а он предоставляет им такую возможность.
И вот, думаю, в глубине души любой разумный полицейский понимает такие моменты. Что есть воры, убийцы, насильники, которые враги общества по определению. Их вредоносность самоочевидна, а борьба с ними – морально оправдана.
И есть те, кто объявлен правонарушителями лишь потому, что такова прихоть законодателя. Не имеющая, на самом деле, никакого отношения ни к нравственности, ни к здравому смыслу.
На таких людей – умному менту тяжелее наезжать без некоторой психологической подготовки. Потому что в глубине души он чувствует: на самом деле эти люди ничем не хуже его самого, а возможно – и лучше, полезнее для общества. Во всяком случае, Маньке и Копчёному люди добровольно деньги дают, а менту приходится запускать лапу в казну, насильно собранную из налогов.
Вот поэтому мент, наезжая на людей, в чьём «грехопадении» на самом деле не уверен, вынужден проводить этакий сеанс «возгонки», рассказывая, какой хороший он, блюститель закона, и какой гад его собеседник.
По сути, это тот же психологический модус, что, скажем, и в истерике блатного, который кричит тем громче, призывая к беспределу, чем лучше понимает, что это именно беспредел.
Для опытного наблюдателя – это всегда первейший симптом неуверенности в собственной правоте, когда чел заводит какую-то пафосную трескотню, начинает надувать щёки и бить себя пяткой в грудь с понтом какой он праведный. По хорошему счёту, это означает лишь одно: он сам не уверен, что не говно – и пытается переорать собственные сомнения.
Ну и полиция, конечно, часто попадает в такие ситуации, где совершенно не уверена, что не говно.
Советская милиция – это, конечно, крайний случай, когда с одной стороны объективно кто-то с преступностью бороться должен, а с другой – умные люди всю дорогу понимали, что нет преступника большего, нежели это самое позорное, самое мерзкое, самое ублюдочное государство из когда-либо существовавших на свете, на которое им, надев форму, приходится шестерить.
Но и по поводу любой полиции в современном мире – не стоит обольщаться. Законы во всех странах бывают таковы, что полиция быстро может дойти до нравственного лунатизма, если возьмёт моду исполнять законы неукоснительно.
Запрет на проституцию, запрет на наркотики, запрет на игорный бизнес – как можно сохранить нравственную целостность, если всерьёз заниматься этой хернёй и пытаться уверить себя в том, что ты – полезный член общества, а не дармоед, паразитирующий на бабках налогоплательщиков?
По счастью, впрочем, большинство полицейских, понимая, что их заставляют заниматься хернёй – берут взятки, чтобы ей не заниматься. И так достигают некоторой моральной реабилитации.
Но Жеглов вот взятки брать не умел – поэтому вынужден был беситься, сталкиваясь с людьми, которые по закону вроде и «неправильные», а по уму – это он мудак, что жить им мешает на ровном месте. Мудаком Жеглову чувствовать себя не хотелось – потому уходил в витийство, всякий раз весьма отдаляясь от профессиональной беседы.
Занятный феномен, и не столь уж редкий.